Святое дело - страница 2
Правильно истолковав 'мы с тобой', я тут же поднял руку как примерный ученик:
- Моня, можно, я попытаюсь отгадать, кто будет 'истерично настроенным представителем власти'?
- Только одна попытка.
- 'Истерично настроенным представителем власти' придётся стать Васе, - я был уверен, что уложусь в одну попытку.
- А куда он денется, придётся, - подтвердил Моня.
- А как он будет мотивировать свои истерические требования?
- Он на доведённом до высшего совершенства канцелярском языке и в очень быстром темпе зачитает какую-то бумагу.
- А доведённую до высшего совершенства канцелярщину, да ещё изложенную в быстром темпе, нормальные люди не разумеют? - уверенно предположил я.
- Не разумеют, - подтвердил Моня. -Поэтому даже самые внимательные слушатели поймут только то, что содержанием этой книги её авторы злостно посягают на что-то святое.
- И, видя, что мы не прекращаем посягать на святое... - приглашал я Моню продолжить.
- ... и, видя, что мы не прекращаем торговлишку, - продолжал Моня, - представитель власти достаёт из своих широких штанин бутылку с какой-нибудь горючей жидкостью, обливает ею несколько книг и поджигает их.
Васю в нашем общении почти невозможно было выманить на дорогу, которая казалась ему выложенной какими-то лёгонькими, пустенькими смешочками. Он предпочитал говорить только по существу:
- Но зачем? Почему часть тиража нашей книги надо будет сжечь?
- Потому что это станет самым эффектным и эффективным способом для создания читательского ажиотажа вокруг 'Кощея'. И самым дешёвым, - не сомневался наш штатный 'парадоксов друг'. - Свидетели этого инквизиторского акта наперегонки будут выхватывать наши книги из костра, и быстро расхватают все до одной.
- Даже наполовину сгоревшие, - поддакнул я.
- Ну, хорошо, расхватали журналисты и зеваки несколько десятков экземпляров нашей книги, а что потом? - Васю пока не убеждала парадоксальная идея Мони.
Моня объяснил:
- А потом на неё станут работать слухи, распускаемые этими зеваками и журналюгами - отчего, почему, за какие такие грехи такое отношение властей к этой книге? На оставшейся части тиража мы заработаем в десять раз больше, чем заработали бы на целёхоньком, но без скандальной репутации. И продадим его быстрее в сто раз. А потом и предложения от издательств посыплются.
- Моня, а какой всё-таки может быть предлог у властей для такого инквизиторского отношения к нашей книге? - спрашиваю я. - Ну, тот, про который Вася должен будет истерично протараторить на доведённом до совершенства канцелярском языке.
- Вот пусть заинтригованный читатель и выискивает этот предлог, купив нашу книгу.
- А если не будет находить? - допытывается Вася.
- Значит, плохо искал, - ставил себя на место читателя Моня. - Это будет побуждать его ещё внимательней перечитывать наше произведение, и других побуждать к тому же. В любой книге при внимательном чтении можно найти предлог для инквизиторского к ней отношения.
- Да, - согласился я, - если пройтись предвзятым глазом по литературе всех сортов, то можно придраться даже к букварю. Взять, например, его легендарный перл - 'мама мыла раму'. Ни на одной иллюстрации к этому перлу мамы не страхуют себя, суетясь на подоконнике. А если мама наступит на мыло, поскользнётся, а этаж не первый? Разве это не дурной пример от букваря всем мамам?
- Нет, всё равно, это унизительно - издавать книгу за свой счёт, а потом прибегать к таким вот низкопробным трюкам для её распространения, - Вася не оправдывал такой оригинальный путь к читателю.
- Тогда предлагай свою идею для нашего творческого, да и физического тоже выживания, - не оставалось мне сказать ничего другого. - Каким нам заняться делом? А то благодарные читатели даже изданного за наш счёт 'Кощея' так никогда и не дождутся. Не будет у нас никакого счёта.
В это время дождь прекратился. Ура, оставим на время земные дела и заботы, скорее - в небо!
...Вот и свершилось - лечу-у-у!
А почему столько пафоса? А потому, что даже полёт в кабине 'кукурузника', дающий возможность видеть намного больше, чем глядя в иллюминатор пассажирского лайнера, - даже такой полёт не подарит вам вот таких ощущений, какие возникли у меня. Потому что я был так подвешен к нашему летательному аппарату, что мой обзор - все триста шестьдесят градусов.