Святой Камбер - страница 12

Синхил любовно гладил ослепительную ткань шапочки и стихаря и прочный, ладно сделанный шнурок-пояс с белоснежными кисточками, благоговейно тронул вышивку на епитрахили и прижал ее к груди.

Однажды, возможно, очень скоро, он снова наденет все это, чтобы служить мессу, ему не позволяли этого вот уже год с лишним. Конечно, облачение было не главным, потому что Господь будет судить его по душе, а не одеждам. Но для него это было важно. Он хотел принести чистую и совершенную жертву.

По приказу человека он не отступится от того, что Бог назначил ему с рождения. Никакие слова архиепископа не в силах изменить этого. Как говорит писание, он был священником на веки вечные. Какое значение имеет то, что для окружающих он вынужден быть королем? Наедине с самим собой он остался верен своим обетам и вновь обретал Бога. В нем таки жили два человека: король Синхил и отец Бенедикт.

Одной рукой он уложил шапочку и стихарь на место, другой все еще прижимая епитрахиль к груди, благоговейно осмотрел лежавшее в сундуке — это его священные одежды, они еще послужат ему.

На самом дне, аккуратно завернутые, лежали его потир и дискос — золотая чаша и маленькая золотая тарелочка, которые он добыл из королевской сокровищницы несколько недель назад. В тот день на посту был не слишком сообразительный стражник, ему и в голову не пришло удивиться, зачем обычно не в меру бережливому и воздержанному во всем королю потребовались такие роскошные вещи.

Снова укладывая сундук, он улыбнулся, трепетно коснулся губами епитрахили и положил ее сверху. Придет время, очень скоро, а теперь…

Синхил весь был в блаженном прошлом, вдруг стук в дверь вернул его к действительности.

— Кто там?

Он запер сундук и встал, чувствуя себя виноватым.

— Ваше Величество, это я, Элистер Келлен. Можно поговорить с вами?

Келлен!

Синхил застыл в смятении, бросил взгляд на сундук, соображая, мог ли настоятель что-то видеть сквозь дерево двери и сундука. Затем он покачал головой, поправил одежду и быстро подошел к двери — пожалуй, даже Дерини не могли проделать подобного.

Он глубоко вздохнул, успокаиваясь, вытер влажные ладони о бедра, положил руку на засов, окончательно взял себя в руки, отодвинул засов и выглянул в щелку.

— В чем дело, отец Келлен?

— Я тревожился за вас, Государь. Если позволите, я хотел бы войти и поговорить. Я зайду попозже, если появился не вовремя.

Синхил внимательно изучал лицо своего посетителя, не замечая признаков обмана. Разумеется, он не мог считывать мысли с Дерини, как с обычного человека, но, казалось, Келлен не ищет ничего, кроме того, о чем просит.

Пожав плечами, Синхил отступил в сторону, освобождая вход. Келлен вошел с изъявлениями благодарности и склонился в поклоне.

Синхил запер дверь и начал мерить шагами комнату, сцепив руки перед собой.

— Вам нет нужды беспокоиться о моем душевном состоянии, отче, — сказал он после минутного молчания. — Должно быть, вы понимаете, меня потрясли события нынешнего дня. Если я показался небезупречным, прошу меня извинить.

— Да, показались, — отвечал стоявший неподвижно Келлен. — Вы доставили Райсу много хлопот.

— Понимаю. Я же сказал, искренне сожалею.

Король остановился у северного окна, поставив ногу на каменную скамью, выступавшую у стены. Келлен последовал за ним и заговорил, глядя в королевскую спину.

— Вы были чересчур резки с Камбером, не так ли? А ведь он немало сделал для вас.

— Неужели? — прошептал Синхил. — А разве он заботится не о режиме, который сам и создал? Пусть он оставит меня, отче. Ему не по нраву мои поступки, пусть смирится с этим, как я смирился с моим положением.

— А вы смирились со своим положением?

В вопросе викария не слышалось никакого подвоха, но Синхил на мгновение обмер, а потом смущенно отвернулся.

Что известно Келлену? Может, он и сейчас читает в его мозгу?

Король судорожно глотнул и заставил свои мысли успокоиться. Разумеется, Келлен не касался его сознания. С умением и возможностями, которые Синхил получил от Дерини, он приобрел полную власть над своим мозгом и множеством других вещей. Он знал, что теперь Дерини не в состоянии узнать его мысли. Келлен никак не мог сделать этого.