Святой Томас - страница 15

стр.

Она иногда называла меня «молодой человек». Я был на четыре года старше Аннамарии, но эта ее привычка тоже казалась правильной.

Я знал ее всего пару часов, когда она сказала, что у нее есть враги, которые, если представится возможность, убьют ее саму и ее нерожденного ребенка. Она спросила, умру ли я за нее, и я, к собственному удивлению, ответил «да».

Хоть она и притворялась, что я ее доблестный защитник, ей приходилось вытаскивать меня из неприятных ситуаций гораздо чаще, чем мне ее.

В ночь, когда мне приснился сон об амаранте, я, Аннамария и девятилетний мальчишка по имени Тим спали в отдельных комнатах в коттедже. Золотистый ретривер Рафаэль делил постель с мальчиком. Тима мы спасли тремя месяцами раньше при ужасных обстоятельствах, и теперь другой семьи у него не было. Я писал об этом в седьмом томе своих мемуаров и не стану повторяться в восьмом.

В греческой мифологии амарант считался неувядающим цветком, целую вечность остающимся на пике красоты. Однако сон начался не с цветка.

Из мирного сновидения меня затянуло в хаос и какофонию кошмара. Вокруг слышались крики. Во многих голосах сквозил ужас, но не меньше половины из них были преисполнены ликования, и это беспокоило сильнее, чем испуганные вопли. В ткань человеческих голосов вплетались и другие гротескные звуки: урчание, улюлюканье и завывание, рев, визжание и лязг. Множество разноцветных огней дрожало и вращалось вокруг, но не давало света. Перед глазами, затуманивая зрение, мелькали красные, желтые и синие полосы. Я не мог понять даже то немногое, что видел: гигантское каменное колесо высотой в три-четыре этажа с ужасающей скоростью катилось прямиком на меня; лица раздувались, словно готовые лопнуть воздушные шары, а потом сморщивались, будто из них выкачали воздух; сотни рук одновременно хватали меня и отбрасывали в сторону…

Глава 7


В пустынях Калифорнии и Юго-Запада вольготно жилось самым разным видам летучих мышей. Я не слишком удивился, когда целая стая вылетела из зева пещеры на дне расселины, в которую угодил «Кадиллак Эскалейд», но никак не ожидал обнаружить летучих мышей в подвале торгового центра, даже если этот торговый центр давно забросили и решили снести. Видимо, где-то нашелся лаз — возможно, вентиляционная шахта или просвет между стенами, предназначенный для труб и электрических кабелей. Каждый раз после наступления темноты летучие мыши выбирались через него на охоту и возвращались до рассвета.

Первая встреча с ними показалась мне предзнаменованием, и теперь, когда лишь немного погодя я пообщался с этими созданиями еще теснее, сомнений не осталось: они что-то предвещали. С предзнаменованиями одна загвоздка — к ним не прилагались иллюстрированные брошюрки с объяснениями. Растолковать их не легче, чем, например, уловить смысл беседы между узбеком и эскимосом, чему, кстати, я однажды стал свидетелем. Понимая друг друга, они спорили, каждый на своем языке, чья причина убить меня весомее.

Впрочем, когда Селена закрыла дверь, оставив меня наедине с вонью, я больше волновался не о знаках и знамениях, а о том, как бы удержать пищу в желудке и не устроить второе извержение Везувия.

Я прислушивался к голосам в коридоре, к писку и шороху летучих мышей. Потревоженные светом фонарика и открывшейся дверью, теперь они успокаивались. Я поперхнулся, и этот звук, судя по всему, не слишком им понравился. Возможно, они приняли его за проявление критики, так что я твердо решил больше таких звуков не издавать, поскольку не любил никого обижать.

Оказавшись в ловушке меж сектантами и крылатой ордой, я попытался вспомнить все, что знал о летучих мышах. У моего друга Оззи Буна, четырехсотфунтового автора детективов-бестселлеров и моего наставника в писательском деле, был роман, в котором убийство с помощью летучих мышей используется в качестве ложного следа. Когда Оззи очаровывала новая сфера исследований, он настойчиво стремился поделиться с окружающими своими восторгами, независимо от того, насколько жуткой была тема. Впрочем, летучие мыши-вампиры не шли ни в какое сравнение с тем временем, когда он писал книгу, в которой личный повар накормил жертву кресс-салатом, зараженным крошечными яйцами печеночной двуустки.