Святой Вроцлав - страница 7

— Мне надо идти, — произнес Куба точно таким же голосом, которым отец сообщал, что в окне напротив блеснул бинокль, а из сточной решетки на него пялится шпион. Девушка расставаться не желала. Тогда парень пообещал, что завтра они встретятся в школе, понятия не имея о том, что слова своего сдержать никак не сможет.

Двери в его квартиру остались открытыми. Шум как раз утих, идя по коридору, Куба поравнялся с Ярославом Стшелевичем, бывшим журналистом «Трыбуны Люду»[8], который пару лет назад клялся всем святым, будто бы видел Ярузельского, явленного городу Олава на окне военной столовой. Стшелевич мчался, колыша могучей задницей; под мышкой у него торчало нечто, что Куба принял за дрель, но это оказалась шлифовальная машинка с приделанным кругом из шкурки.

В квартире толпилось несколько человек. Подлецкая с четвертого этажа стояла и пялилась в стенку, нервно поглядывая на пана Мариана. Тот же, побагровев от усилий, размахивал руками и возбужденно вопил.

Появился Щенсны[9] Малицкий, которому мать оставила квартиру и достаточное количество сэкономленных ею средств, чтобы сынок смог потратиться на собственный заводик по производству амфетамина. Не раз я видал его, идущего в город, с глазами, словно маячные линзы, смешно подрыгивающего руками.

Смертельным врагом Малицкого был эмо-студент Дарковский — теперь же они стояли плечом к плечу, похожие на спартанских воинов, готовящимся к убийственному сражению с совместным неприятелем. Появились учительница математики из гимназии Кубы, живущая этажом ниже; человека три пенсионера, среди взрослых затесался толстый десятилетний пацан. Папаша с мамашей лет тридцати прибыли с дочуркой. Девочка, красивенькая, что твоя картофелина, широко раскрывала рот и вытягивала ручонки, пытаясь коснуться стены, еще не видимой Кубе.

Грохот, который наши молодые люди слышали двумя этажами выше, замолк, а Чеслав Веселый, мужик шестидесяти лет с тюремной татуировкой на предплечье, начал выкручивать из дрели сломанное сверло. Стшелевич бесцеремонно толкнул Кубу, протиснулся в комнату. Вид шлифовальной машинки вызвал довольное урчание у всех собравшихся.

— Да что здесь творится? — спросил Куба, только никто, если не считать отца, на него и не глянул.

— Иди, иди сюда, — кивнул сыну пан Мариан. — Нам тебя ужасно не хватает. Погляди, чего мы делаем, — сглотнул он слюну. — У нас вообще какие-нибудь инструменты дома имеются? Дрель? Рубанок?

Куба энергично вошел в комнату с желанием разогнать всю компанию к чертовой матери. Тем временем Стшелевич подключил свою машинку к розетке и начал бесцеремонно сдирать листочки со стены над комодом. Записочки отходили без труда, а когда Куба увидел, что находится снизу, он почувствовал, что кровь в ногах делается теплее; она сделалась настолько горячей, что могла растворить сухожилия, кости и мышцы. И парень сполз на пол, в смешной позиции, придерживаемый Малицким и Дарковским, пяля глаза но то же, что и все. Совершенно неожиданно главной стала одна лишь стенка, стоящие вокруг люди показались вырезанными из бумаги для салфеток. Жар от ног добрался до головы и сердца.

— Да, папа, — шепнул он, — где-то у нас есть рубанок.

Из-под содранных листочков и краски открывалась стенка — черная, словно уголь и блестящая, будто пленка, без каких-либо стыков и углов, очень гладкая. Казалось, она прямо просит, чтобы к ней прикоснулись. Куба, питая иллюзорную надежду, что это отцовская шутка, нечто вроде какой-то странной краски, вытянул руку. При первом же прикосновении кончика пальца с темной материей, парень почувствовал импульс, подобный слабому электрическому разряду, но очень приятному. Теперь Куба прижал уже обе ладони, постучал ногтем. Твердо, слишком даже твердо, как для стенной панели. В то же самое время ему казалось, что под непроницаемой скорлупой металлические жилы подают кровь, что сокращаются волокна мышц. Необычно, очень необычно! Из-под полуприкрытых век он видел, как Веселый приставляет вращающееся сверло, которое скрежещет, стонет, в конце концов — лопается, не оставляя ни малейшего следа. Стшелевич уже управился с проводом питания, в воздухе закружили клочки бумаги. Черная зеркальная поверхность делалась все больше.