Связанная с Богом войны - страница 25

— Потому что они не обязаны умирать, чтобы почтить тебя. Это варварство и глупость. Они могли бы выразите тебе уважение совершенно по-другому.

— Например так, как мне оказали честь в эту ночь? — его губы сжались в тонкую линию.

— Послушай, я первая, кто признает, что эти люди дерьмово отнеслись к парню твоего статуса, — затараторила я, решив сыграть на его тщеславии. Когда он хмыкнул в знак согласия, я продолжила: — Но это не та причина, по которой эти женщины должны умирать. Они не имели к этому никакого отношения. Это простые рабы, купленные какими-то придурками и притащенные сюда в качестве подношений. Они ни в чем не виноваты.

Арон посмотрел на что-то поверх моей головы.

— Ты ведь была одной из них, верно?

— Верно. И я тоже должна была умереть на рассвете.

— Но вместо этого ты решила служить мне.

— Совершенно верно, — я не собиралась говорить, что уже пожалела или что судьба свела нас вместе. Это было слишком банально даже для меня.

Он посмотрел на женщин, прищурившись.

— Некоторые из них гораздо красивее и, вероятно, более угодливы, нежели ты. Хочешь сказать, что я могу выбрать другой якорь?

— Девушка должны вызваться добровольно, помнишь? Я единственная, кто встал.

— Точно, — его губы дернулись, но я не сумела определить, было это признаком гнева или веселья. Возможно, и того, и другого. После минутного молчаливого раздумья Арон снова сосредоточился на мне. — Почему я должен помочь им?

— Потому что я очень, очень вежливо попросила? — я одарила его самой яркой улыбкой. — Теперь мы одна команда?

— Мы не «команда», — отчеканил Арон Тесак ледяным голосом. — Я Бог, а ты мой якорь в этом мире. Здесь нет никакой «команды».

Черт. Этот парень мог преподавать, как быть хреном, ведь у него это так хорошо получилось.

— Ладно, тогда я тебя умоляю. Пожалуйста, спаси их. Мне невыносима мысль о том, что утром они умрут. Я сделаю все, что ты захочешь.

— Кроме «задницы», ты ведь так выразилась, — его тон был властным.

Он дразнился? Я не сумела определить точно.

— Кроме этого, все, что ты захочешь, — исправилась я.

— Ты все равно сделаешь все, что я захочу.

— Тогда я сделаю что-нибудь особенное, — в отчаянии воскликнула я. Если отсосать высокомерному мудаку означало, что жизни двух дюжин перепуганных женщин будут спасены, то я прямо сейчас встала бы на колени. — Просто скажи, и я сделаю это.

— Помолчи, — приказал Арон.

Черт. Я открыла рот, чтобы возмутиться в ответ на его грубость, но Арон лишь выгнул серебристую бровь. Твою ж мать. Это проверка? Я не могла точно определить. Этот парень никак не выдавал своих намерений. Я закрыла рот и с беспокойством опустилась на подушку. Потом я прижала пальцы к губам, опасаясь, что сделала недостаточно. Может, мне все же следовало что-то сказать? Поторговаться с Богов и выменять мою роль «якоря» на нашу свободу? Но если я все испорчу, то потом буду смотреть, как они все умирают? Я бы не вынесла подобного. Я ерзала на своей подушке, чувствуя себя несчастной.

Потом я посмотрела на Арона, раздумывая, стоит ли мне снова заговорить. Прежде чем я успела открыть рот, чтобы произнести еще одну мольбу, Бог поднял руку.

— Прелат, — он с напыщенным видом щелкнул пальцами, показывая, что кто-то должен немедленно подбежать и выполнить его просьбу.

Прелат встал со своего стула и зашагал к Богу, набожно сложив перед собой руки. Что-то мне подсказывало, что после знакомства с Ароном Хреном, прелат, вероятно, растерял все свои верования. Мужчина не опустился на колени, заработав такой пристальный взгляд Бога, что даже я ощутила, как его глаза сверлят череп прелата.

Прелат явно не привык быть вторым. Он буквально противостоял напыщенности Арона, стоя перед Богом в ожидании. Это было похоже на битву характеров. Все это время гроза над нашими головами все больше бушевала и становилась более зловещей. Из-за этого противостояния произошел перепад давления, вызвав у меня головную боль и заставляя поморщиться.

Конечно, прелат отступил первым. Он опустился на колени и снова припал лбом к полу, прежде чем сесть.

— Чем я могу служить тебе, Повелитель бурь? — его голос был напряжен. Было совершенно ясно, что ему не нравилось быть на побегушках.