Сыграй мне смерть по нотам... - страница 4

Настя заканчивала художественный институт. Её дипломной работой должна была стать серия картин из музейной жизни. Одна такая картина была уже готова. Настя запечатлела на ней реставрационную мастерскую отдела живописи, где с рядами тёмных икон соседствовала громадная, пестрящая нагими телами картинища Генриха Семирадского «Римский вечер». Сюжет Настиной картины был драматичный: на этот «Вечер» недавно плюнул нетрезвый посетитель. Это не прошло даром для красочного слоя шедевра — в слюне вандала обнаружилось запредельное содержание уксусной и щавелевой кислоты. Полотно изъяли из экспозиции, и Настя смогла зарисовать, как хрупкая и вдохновенная реставраторша Люда Кошуняева снимает ваткой роковой плевок. Кроме этой впечатляющей сцены и Самоварова с деревяшкой в руках, Настя предполагала написать настройщика рояля в Мраморной гостиной.

Работы у Насти получались живописные, эффектные, нарядные. Это очень её мучило.

— Слишком красиво, — сокрушалась она. — Это не искусство! Я хочу, чтоб было инфернально, страшновато. Грязнотцы бы подпустить!

— Зачем? Для страшноватости подпущена моя физиономия, — успокаивал её Самоваров.

— Этого недостаточно! Хотя ты получился у меня персонажем из «Щелкунчика» — потёмки, снег за окном, вокруг разные странные и интересные штучки… Послушай, я тебе вот здесь, в уголке, ещё парочку крыс посажу. Сразу станет страшно!

— Только не крыс! — запротестовал Самоваров. — В нашем музее полно ценнейших экспонатов, а крыс нет и быть не может по определению. Крысы — злостная клевета.

— Это не настоящие, а поэтические, гофмановские крысы. Они будут поэтически сидеть над твоей позолоченной чашкой. Разбитой!

— Чашку я тоже бить не дам, — предупредил Самоваров.

Настя засмеялась:

— се вы, музейные, такие! Старьевщики, барахольщики, трясётесь над хламом. Не бойся, у меня самой рука на антикварный предмет не поднимется. Я разобью другую чашку, напишу её и золота добавлю, будто это твоя. А крыс, так и быть, подсаживать пока не стану, чтоб тебя не огорчать. Не могу видеть тебя грустным! Как насчёт самоварчика? Ты нашёл наследника?

— Нет пока, — вздохнул Самоваров. — Но я ему звонил. Мне ответил противный скрипучий голос. Женский — жена, наверное. Голос заявил, что господин Смирнов является единственным законным наследником всего тверитинского добра вплоть до последней пепельницы. Никаких исключений для моих самоваров и чайников не будет. Эти ценные предметы старины украсят центр детского — вокального, как выяснилось! — творчества. Скажи, на кой чёрт вокалистам чайники?

— Горло промачивать, — предположила Настя. — А дети-вокалисты уж не те ли, что у тебя тут по утрам про губернатора поют?

— Те самые! У Смирнова камерный хор «Чистые ключи», как мне сказали. Лауреаты и дипломанты. Они входят в сводный хор, который поёт кантату, и вдобавок сами по себе голосят в Мраморной гостиной. Я туда уже подходил, но нарывался на каких-то тёток. Самого Смирнова поймать пока не удалось.

— Надеешься, что он порядочный человек и вернёт тебе самоварчик?

— Обязан вернуть. У меня свидетель обмена есть.

— Это Щепин-то? — усмехнулась Настя. — Он ведь пьющий! Вряд ли ему поверят.

— Пьющий, но юридически дееспособный. Стало быть, он не хуже любого другого. Пусть Смирнов хотя бы чайник вернёт. На чайник-то у меня и бумажка есть, заключение нашей музейной экспертизы: «не представляет художественной ценности». Но чайника я не хочу. Мне самоварчик нужен!

— Бедный, бедный…

Настины руки уже согрелись и сплелись тёплым кольцом вокруг шеи Самоварова. Он в тысячный раз подумал, что такого счастья не заслужил, что Настя — это невероятный и не по чину подарок судьбы. Но ведь почему-то случились все те странные происшествия, что их познакомили и соединили! И почему Настя — прелестная, своенравная, неискушённая Настя — влюбилась именно в него? Почему навоображала, что он великий сыщик почище Шерлока Холмса и небывалый знаток человеческих душ?

Самоварову теперь всё время казалось: вот-вот слетит очарование, и вылезет наружу голая, серенькая о нём правда. Вот тогда-то эта волшебная девочка увидит его таким, каков он есть, без прикрас — и умчится из его жизни в небывалые края, в страну эльфов, откуда она наверняка родом и где все так же прекрасны и юны, как она.