Сыграй мне смерть по нотам... - страница 53

В кабинете поэта Андрей Андреевич ничего не сдвинул, не тронул. Всё так же царил там огромный дубовый стол, крытый изумрудно-зелёным сукном. Старорежимные кляксочки темнели на сукне возле чернильного прибора. Прибор этот тоже был сделан в виде Маши и медведя: вокруг бронзовых сказочных героев росли могучие бронзовые грибы. Шляпки грибов приподнимались. Под ними обнаруживались яйцевидные углубления, внутренние стенки которых до сих пор отливали павлиньей зеленью давно высохших чернил. Самоваров мог поверить, что этим предметом дети действительно восхищались.

Рядом со столом стояла всё та же тверитинская плетёная корзина, и даже виднелась в ней какая-то бумажка. Стены пестрели снимками писателей с автографами. Самой крупной была фотография Вадима Кожевникова, а надпись на ней — особенно дружеской.

Штаб-квартира Андрея Андреевича (три пластиковые папки) скромно ютилась на плетёном столике, где Тверитин обычно держал бутерброды. Самоваровская коробка красовалась на прежнем месте.

— Этот? — удивился Андрей Андреевич, заглянув в коробку. — Такой невзрачный? «Я выбрал бы другую, когда б я был, как ты поэт»… Посмотрите, какой красавец вон тот, слева, с извилистыми ручками! И блестит он сильнее. Хотите, я вам его отдам вместо вашего?

Самоваров не хотел.

— Тогда оба возьмите! Не хотите? А тот ваш чайник, про который вы мне рассказывали? Это он? Берите!

Честный, но жадный до чайников Самоваров не смог отказаться. В конце концов, это была его вещь, собственноручно извлечённая из зловонного мусорного ящика и собственноручно же подновлённая и выколоченная. А Смирнов, чего доброго, её снова на помойку снесёт — невзрачных предметов он явно не признаёт.

Всё-таки Самоваров слегка покраснел, принимая чайник. Он даже почувствовал неуютную прохладу внутри, там, где у многих помещается гастрит, а у некоторых совесть.

— И от кофейку вы у меня не отвертитесь, — засмеялся Андрей Андреевич. — Это мы в пару минут устроим!

В оборудование штаб-квартиры вокального центра, помимо папок, входил и небольшой электрочайник, и банка крупитчатого растворимого кофе, и тубус одноразовых стаканчиков. Андрей Андреевич настелил на изумрудное сукно писчей бумаги, не тронутой пером поэта, и пригласил Самоварова к столу.

— Люблю кофе, — признался он. — Растворимый, конечно, не то. Паллиатив. Но мой из лучших! Я пью чашек по десяти в день, не меньше. И ничего — сплю отлично. Наоборот, если кофе не выпью, бессонница замучит. Странно? Но я читал, что есть кошки, которые спят от валерьянки.

— Я таких даже видел, — вежливо подтвердил Самоваров.

— Я бы и чаю мог вам предложить, — улыбнулся Андрей Андреевич. — Но боюсь, вам он не понравится. Вы, я слышал, знаток чая и мастер чайных церемоний?

Самоваров только пожал плечами. Ему очень хотелось разговориться с Андреем Андреевичем, но тот весело метался от темы к теме, и беседа не клеилась. А Самоваров собрался на Шелегина и на «Простые песни» невзначай как-нибудь выехать и посмотреть, что тогда станет с открытой улыбкой симпатичного музыканта.

Было заметно, что Андрей Андреевич тоже хотел разговора, и Самоваров знал даже, о чём — о Даше и о позавчерашней встрече в «Багатели».

Андрей Андреевич не заставил себя долго ждать.

— Я вас не сразу узнал в «Багатели», — решительно приблизился он к горячей теме. — Лицо у вас изменчивое, да и темновато было в зале. А мне ещё чужие проблемы решать пришлось. Слава Богу, разобрались!.. С детьми всегда трудности. У вас дети есть?

— Нет ещё, — сухо ответил Самоваров.

— Как и у меня. Мы, оказывается, с вами во многом сходствуем — так, кажется, говорили в старину? И мы умно поступаем, что с потомством не торопимся. Молодые родители — это каменный век. Ведь дети страшно обременяют, а хочется свободы, простора, удовольствий, карьеры. Потом детки вдруг вырастают в незнакомых взрослых людей, которым вы почему-то не слишком нравитесь. Общаться противно: сплошные взаимные обиды. Приходится дожидаться внуков — с этими больше лада бывает. Я всё это по своему педагогическому опыту знаю: и родителей, и детей много прошло через мои руки!