Сын капитана Алексича - страница 16

Он показался ему сейчас совсем другим, непохожим на себя, — глаза старика расширились, стали блестящими. Что он, плачет, что ли? Оказывается, у Петровича голубые глаза, в самом деле голубые, а он и не замечал никогда.

— Петрович, — Вася нетерпеливо дернул его за рукав, — объясните мне, что же это случилось? Почему это все?

— Я ж тебе объяснял, ты, видать, не слушал, — сказал Петрович. И с видимым удовольствием пояснил: — Дело было, видать, так: впереди шел другой пароход. Нечаянно сшиб бакен, — видать, не заметил, а «Эльбрус» отдувается теперь. Да что там «Эльбрус», нашему «Ястребку» тоже достанется по первое число!

— Почему? — спросил Вася.

— А вот сейчас увидишь, — сказал Петрович.

На палубе «Ястреба» показалась странная фигура. Она прошла, тяжело передвигая ноги, вдруг повисла в воздухе и через мгновение скрылась под водой.

Вася схватил Петровича за руку:

— Смотрите, Петрович, что это?

— А ничего особенного, — посмеиваясь, ответил Петрович. — Ивана Иваныча не признал?

— Ивана Иваныча? — недоуменно переспросил Вася.

— Его самого, собственной персоной. На дно опустился. Когда-то и я вроде него водолазил, теперь вот он…

— Зачем ему на дно? — спросил Вася.

Петрович вздохнул:

— Непонятливый ты какой-то, честное слово! Для чего водолазу на дно идти? Сейчас пошарит по дну, проверит чистоту судового хода, нет ли на данном участке камней и корней, чистое ли дно, а потом уже…

Петрович не договорил. Водолаз снова показался на поверхности — огромная стеклянная голова блеснула на солнце.

Его втащили на палубу.

— Смотри, — сказал Петрович.

И вот с маленького «Ястреба» взлетел толстый стальной трос, гулко хлопнулся о палубу «Эльбруса».

Капитан Алексич вышел на мостик. Какой он маленький издали! Васе казалось, что он различает его глаза и фуражку с «крабом», кажется, даже слышит его хрипловатый голос.

— Сейчас будет поворачивать, — сказал Петрович.

Очень медленно, осторожно «Ястреб» стал поворачивать на сто восемьдесят градусов. Потом так же медленно направился к воротам шлюза. Стальной трос натянулся в воздухе. «Ястреб» остановился, застыл, потом снова медленно пошел дальше. Трос блестел на солнце, казалось, дрожал от напряжения. Васе показалось, что это сильная рука тянется помочь. Только бы выдержал, только бы не лопнул!

Но нет, трос выдержал и вдруг потащил за собой огромный теплоход. Он тащил его за собой, и «Эльбрус» медленно, как бы нехотя, тронулся с места, вышел на середину реки.

— Порядок, — сказал Петрович.

«Ястреб» протащил теплоход еще немного, потом скромно отошел в сторону, давая дорогу ожившему теплоходу.

Он сделал свое, он больше не нужен. Ворота шлюза широко раскрылись навстречу «Эльбрусу», но, прежде чем исчезнуть в воротах, «Эльбрус» долго, протяжно загудел, как бы благодаря маленький «Ястреб».

— Традиция, — заметил Петрович.

— Какая традиция?

— Гудит, — выходит, спасибо тебе, друг.

Вася задумчиво посмотрел вслед теплоходу:

— Вот и все.

Петрович недовольно повел на него глазом:

— А тебе мало? Думаешь, легкое это дело — тащить с мели этакую махину? Это нам с тобой на берегу все это пустым делом кажется, так, нестоящим, а попробуй сам попотей, тогда узнаешь. Тут надо прежде всего здесь иметь, — он постучал костяшками пальцев по своему лбу, — все рассчитать, на какое место стать должно, откуда канат забросить, в какую сторону тащить, да еще так тащить, чтобы не лопнул…

Вечером, сидя с Петровичем и попивая пиво, капитан не мог надивиться на Васю — до чего услужлив, до чего ласков парень, что ни попроси, в один миг сделает!

Петрович подмигнул капитану, сказал тихо:

— Он тебя нынче, Данилыч, по-новому увидел.

— Как это по-новому? — не понял капитан.

— А так вот. Сам понимать должен. То ты для него был дядя Данилыч, старик и старик, как все, а тут, видишь ли, глядит, а старик-то еще и командовать в силе. Что, неверно говорю?

— Уж ты скажешь, — пробормотал капитан.

Зимой, когда «Ястреб» был на ремонте, капитан чаще оставался дома. Вечерами вместе с Васей они любили сидеть у горящей печки и беседовать о всякой всячине.

Сухие дрова горели дружно, треща и рассыпая искры, потом, прогорая, превращались в огненные, похожие не цветы угли, переливающиеся алым и голубым.