Сын Неба. Странствия Марко Поло - страница 4
Троица оборванных путников с латинского Запада, в вонючих лохмотьях, засиженные мухами и искусанные вшами, — по милости Хубилая они оделись в соболя и шелка. У Марко были все причины безоговорочно верить в мудрость и величие своего господина; и стоило ли теперь в этом сомневаться?
Стоило ли? Даже если по простой прихоти катайского властителя они оказались здесь, за наружными рубежами Великой стены в 10000 ли, чьи полуразрушенные валы все еще высились на гребнях холмов, будто обломки желтых зубов какого-то исполина. Оказались разбросаны подобно землистому песку на краю диких пустошей — столь заброшенных и опасных.
Уже почти час стаи птиц — поначалу лишь черные пятнышки в сумрачном небе — с криками и карканьем кружили над головой. Татарин Петр, молодой раб-оруженосец Марко, который порой казался недоумком, а порой мудрецом, только раз и успел пробубнить себе под нос — мол, дурной знак. А потом хмурые жесты самого Марко погрузили Петра в молчание. Так лучше: не буди лихо, пока оно тихо.
Луноликие монгольские всадники о чем-то кратко переговорили — и дальше обращались уже только к своим коням. И двигались только их узкие черные глаза под кожаными шлемами на меху. Вверх — лишь на мгновение. И опять вниз.
И все-таки — снова вверх. В небо.
— Просто иллюзия, — заявил ученый Ван Лин-гуань, Ван Нефритовый Дракон. — Вся жизнь человека — всего лишь иллюзия. Просто полет птицы в пустом небе. И птица — тоже иллюзия. И небо. Ну и, разумеется, человек. Бесформенное наделяет формой то, что было лишено формы. Реально эти птицы не существуют; они — только иллюзия. А следственно, благородному мужу незачем обращать на них внимание.
Но очень скоро — пока гигантские вороны все кружили и каркали — с неба, будто капризный дождик, закапала бурая кровь.
— Иллюзия, — повторил Ван. Терпеливо. Спокойно. — Недостойно внимания. — И не успел он договорить, как из каждого бурого пятна на каменистой, присыпанной желтой пылью почве средь разбросанных тут и там сухих обломков деревьев и выбеленных ветром и песком скелетов — из каждого пятна крови стали появляться извивающиеся черные змеи.
— Не обращайте внимания, — снова посоветовал ученый Ван, невозмутимо оправляя свой величественный черный халат. — Этих змей на самом деле не существует. Вот, пожалуйста, кони их не замечают…
И правда. Змеи шипели, а кони брели дальше.
Круглая багровая физиономия великого хана Хубилая излучала хорошее настроение. Обращаясь к Марко Поло в громадном приемном зале золоченого зимнего дворца в Ханбалыке, он говорил:
— Мне нет нужды думать об опасности. Что для тебя, По-ло, так называемая опасность? Храбрец приветствует опасность. Иначе как понять, храбрец он или трус? Будь это дело так же просто, как съесть с палочки засахаренное яблоко, я бы и говорить о нем не стал. Более того. Никому бы не понадобилось со мной об этом разговаривать. Так-то. — Хубилай махнул рукой — еле заметный жест, — и тут же перед ним оказался слуга в ливрее. Стоя на коленях, раб протянул повелителю нефритовый поднос, изящно украшенный выгравированными на нем драконами, и, почти неуловимым движением сдернув покрывало, открыл горячее и влажное, плотное и мягкое, сложенное в несколько раз полотенце турецкой работы. Великий хан взял полотенце и неторопливо вытер лицо и руки. Потом бросил его обратно на поднос. А в следующий миг все — и полотенце, и поднос, и бессловесный раб, — все это исчезло. Лицо великого хана сделалось довольнее обычного.
И разговора об опасности будто и не было.
Но иллюзорные змеи никуда не делись. Возникли много позже и далеко-далеко от Ханбалыка — под тенью осыпающейся стены в 10000 ли.
Какой-то слабый отзвук, все вторясь и вторясь, висел в душном воздухе. И в голове у Марко ясно слышалось шипение. Быть может, то было лишь шуршание сланцевых песков под конскими копытами? Но шипение все нарастало — становилось все громче — все громче, громче — все пронзительней. И тут что-то шумно вонзилось в пески. Еще. И еще. Что-то, громко шипя, стремительно вонзалось в пески. Сам того не желая, Марко поднял взгляд — в небо.