Сын парижанина - страница 24

— Взглянем на его лицо, — предложил Меринос, немного овладевший своими нервами.

Голова жертвы была полузасыпана песком — виднелся только затылок. Короткие рыжеватые волосы…

Парижанин приподнял тело, повернул его и вскрикнул от ужаса: лица… не было.

Целая армия ужасных плотоядных насекомых бросилась врассыпную. Австралийцы называют эти прожорливые создания «soldiers emmets», муравьями-солдатами. Сантиметра в два длиной, с красным щитком, голубоватым брюшком, они впрямь напоминали солдат: шли вперед сомкнутыми рядами, шевеля челюстями, острыми, как кусачки. Времени, похоже, они не теряли, о чем свидетельствовали проделанный ими подземный ход и уже исчезнувшее лицо жертвы.

— Мы ничего не узнаем, — печально заметил Тотор. — А впрочем… Гляди-ка: на пуговицах — фирменная метка портного: «Диксон и Вебер»…

— Не может быть! — вскрикнул потрясенный Меринос. Приподняв свой некогда роскошный жилет, который час от часу приобретал все более жалкий вид, он показал парижанину пуговицы, на которых читалось то же: «Диксон и Вебер, Нью-Йорк».

— Удивительно, — продолжал он. — Диксон и Вебер — лучшие портные в Америке. Они шьют только на избранную публику и дерут бешеные деньги. Так что этот джентльмен наверняка выдающийся гражданин моей страны. А элегантная тройка — не самый обычный наряд в ужасной пустыне!

Подавленные всем увиденным, молодые люди несколько минут стояли неподвижно.

Наконец Меринос, прервав тягостное раздумье, первым нарушил молчание:

— Что же нам теперь делать? Сознаюсь… к своему стыду… мне смертельно хочется есть…

— У меня так живот к спине прилип! — сказал Тотор.

В это время над их головой среди ветвей раздался мрачно-иронический смех. «Ха, ха, ха!» — звучало в ветвях.

Кажется, кто-то насмехался над людьми и их несчастьем. Тотор взглянул вверх и увидел крупную серовато-коричневую птицу с хохолком, торчащим как пакля, и уродливым клювом. Птице, впрочем, было не до людей: она пожирала громадную зеленую ящерицу.

— Ха, ха, ха! — заливалась отвратительная хищница, разрывая на части рептилию[74]. Та отчаянно извивалась в ее когтях.

— Что за безобразное создание! Туда же, насмехается! Ну погоди, мерзкая курица! — воскликнул Тотор. Он даже не подозревал, насколько прав: «курица» действительно была кошмарной птицей. Друзьям довелось увидеть австралийского пересмешника[75] — злого гения здешних пустынных мест. Раскаты его мрачного хохота нередко отдаются в ушах несчастных, умирающих здесь от голода.

— Противный голос, скверные перья, но, может быть, из нее выйдет недурное жаркое? — прибавил парижанин.

Он нагнулся, чтобы поднять лук и стрелы, которые положил у подножия, и вдруг вскрикнул от ярости:

— Я обезоружен… И уже не могу развести огонь!

— Неужели? Вот незадача!

— Хуже: бедствие!

— Но что случилось? — спросил Меринос.

— Муравьи накинулись на тетиву — ведь она, ты знаешь, была из кожи угря! Вот они ее и сожрали. Мой лук теперь — просто палка!

— Что же будет с нами? — печально спросил американец.

— Ба! Придется затянуть пояс потуже… Разве случайно найдем что-нибудь съестное.

— Ах, опять страдать! Ужасно — постоянно ощущать пустоту в желудке. Никогда прежде я не знал этой пытки.

— А сколько людей терпят ее? — заметил Тотор. — О, эта милостыня, которую рассеянно суют горемыкам! О, кусок хлеба, который так чудесно «лечит» от голода!

— А я, как беззаботный и пресыщенный дурак, не хотел и слышать о благотворительности… Тотор, если я спасусь, вокруг меня никогда не будет голодных!

— Представляю, какую ты задашь работу отцовским поварам, — сказал Тотор.

— Я теперь понимаю обязанности богатых относительно неимущих!

Слушая товарища и покачивая головой в такт его словам, Тотор в то же время машинально наблюдал за исполинскими муравьями. Теперь эти прожорливые насекомые напали на кору дерева-бутылки. Парижанин видел, как они жадно поглощали сок, сочившийся изо всех трещинок и тонких стружек, вырванных их челюстями. Взяв пальцем одну из полусгустившихся капель, Тотор лизнул ее — и нашел, что вкус довольно приятный. Вынув из кармана нож, он проговорил:

— А почему бы и нет?

Находчивый француз быстро вырезал квадратный кусок коры, толщиной сантиметра в три. Она была мясиста, нежна, сочна.