Сын скотьего Бога - страница 2

Дождь прошел. Вода в Волхове сделалась голубой. Солнце золотит стволы реликтовых сосен на Перыни. Река несет свои воды сквозь время, и странные тени мелькают по берегам… Приглядимся к ним повнимательней.

Каждый день на пологом пляже у Реки происходило занятное действо: подростки бились на мечах. Мечи были настоящие, не деревянные, их звон далеко разносился над Рекой. Все парни были богато одеты, с надменными балованными лицами — золотая молодежь города Словенска.

Сегодня сражалась странная пара: плечистый богатырь и щуплый, но жилистый мальчишка. Первый сосредоточенно пыхтел, отражая удары. Второй наступал, применяя коварные уловки. Его лицо было необычайно подвижно. Он то по-волчьи скалился, то щурился, то грозно сдвигал брови, подымая над головой разящий меч. Его тонкие руки в этот миг твердели, как мореное дерево.

— Ну что, княжич, железная рубаха не жмет? — весело крикнули сверху. На краю речного обрыва сидела большая компания ребят от двенадцати до семнадцати лет. Все — еще гладколицые, лишь у кричавшего, красивого синеглазого парня, уже пробивалась темная бороденка.

— Она… называется… кольчугой… — ответил княжич, не сводя глаз с противника: по удару — на каждое слово. — У греков теперь все такие носят.

— Ты в ней на пугало похож, — не унимался сверху бородатый шутник. — Звенишь, колокольцами трясешь, ворон пугаешь.

Княжич на мгновение повернулся и погрозил кулаком. В этот момент неуклюжий противник сделал выпад и задел его мечом чуть ниже плеча. Тот вскрикнул от неожиданности и со злостью швырнул меч на песок.

— Все, хватит!

— Волх, прости. Я нечаянно! — испуганно пролепетал злосчастный победитель.

— Меч подбери, — велел княжич. Он ловко вскарабкался на обрыв и гордо показал Клянче плечо. На кольчуге были разрублены два звена.

— На, полюбуйся! Ни царапины. Синяк будет, и все. А если б не эта, как ты выражаешься, железная рубаха, быть мне калекой.

— Пф! — презрительно скорчился Клянча. — Алахарь бы тебе и голой руки не отрубил. Ты его насмерть загонял. Вон, еле тащится, — и они посмотрели вниз, на краснощекого Алахаря, который лез на обрыв, помогая себе двумя мечами. — А ты стань в такой рубашонке против Хавра.

— Дурак, — холодно сказал княжич. — Сам стань.

Клянча загоготал. Волх раздраженно прикрыл глаза. Он теребил деревянный оберег на шее — солнечное колесо, коловрат, материнский подарок. Ему было скучно. Это от скуки он затеял бой с Алахарем, от скуки напялил новенькую, подаренную отцом византийскую кольчугу, от скуки каждый день затевал с приятелями разные проделки. Порой от этих проделок стонал весь город, но «малой дружине» все сходило с рук. Малой дружиной компанию Волха называли в отличие от настоящей, княжеской дружины, которая тоже сложилась из бывших товарищей по детским играм.

— Пошли в город, — сказал Волх, забирая у Алахаря меч. — Чудь что ли попугаем.

Парни с готовностью поднялись, отряхивая парчовые штаны.

Дозор у ворот подтянулся при виде княжича, но он не удостоил их взглядом. Клянча же показал язык:

— У, рожи заспанные.

В преддверии первых холодов по всему городу топили печи. Дымили низенькие, словно в землю вросшие срубы. Дымили избы. Дымили редкие деревянные терема и самый высокий — в княжеских хоромах. Дымили убогие чудские землянки у самого городского вала.

Племя чудь жило здесь задолго до прихода Словена со своими людьми. Словен покорил их без боя и обложил данью, а взамен разрешил нескольким родам поселиться в городе. Оставшиеся в лесах соплеменники презрительно ехидничали над новоиспеченными горожанами, которые, переняв многие привычки словен, все равно оставались для тех дикарями и «чудью белоглазой». Но самое главное — чудь была связана с лесом и лесными духами. Город и лес, разделенные рекой, стояли друг против друга как два разных мира. Чудь чувствовала себя как дома в лесу и потому оставалась для словен народом чужим и жутковатым.

Волх терпеть не мог чудь. Упрямый, тупой, трусливый народец. В глаза кланяется, а потом плюет вслед и бормочет гадости на своем птичьем языке. Он частенько развлекался, задирая чудских парней. При виде малой дружины улицы пустели, мамаши квохча загоняли домой детвору, а отцы — любопытных девок.