Сын Волка - страница 15
– Только не сердце, Лон, – возразил отец Рубо. – Это гордость толкает тебя на то, чтобы убить ближнего.
– Французские тонкости, – ответил Лон. И потом, собираясь уже отойти, прибавил: – А панихиду будете служить, если мне не повезет?
Священник только улыбнулся и занял место впереди. Все ринулись за ним на широкую грудь молчаливой реки. Утоптанная маленькими санками тропинка вела к проруби. По обе стороны лежал глубокий нежный снег. Люди шли друг за другом и не разговаривали, а присутствие священника, одетого в черное, придавало шествию торжественный вид похоронной процессии. Это был теплый день для Сороковой Мили. Небо, переполненное своею тяжестью, ближе наклонилось к земле, а ртуть поднялась на необычайную высоту – двадцать ниже нуля. Но ничего радостного не было в этом тепле. Воздух был тяжелый, а облака висели неподвижно, обещая ранний снег. И земля, погруженная в свою спячку, относилась к этому совершенно равнодушно.
Когда дошли до проруби, Бэттлс, который во время пути, очевидно, еще раз вспомнил всю ссору, выпалил последний раз свое – «нечего было ее трогать», а Лон Мак-Фэн злобно молчал. Возмущение душило его, и он не мог говорить.
Несмотря на то что оба противника были очень заняты своими обидами, их очень удивляло поведение товарищей. Они ожидали насильственного вмешательства, и такое молчаливое разрешение почти оскорбляло их. Как будто они могли рассчитывать на нечто большее со стороны людей, с которыми так сжились, и в их душе поднималось неясное чувство обиды: друзья идут сюда, как на какое-то парадное представление, и станут смотреть – без одного слова протеста – на то, как они убьют друг друга. Как будто они уже потеряли всякую ценность в глазах коммуны. Все происходящее совершенно озадачивало их.
– Ну, спиной к спине, Дэвид. И какое вы хотите расстояние? Пятьдесят или вдвое?
– Пятьдесят, – был злобный и короткий ответ.
Но вдруг свежая веревка, отнюдь не выставляемая напоказ, а просто обмотанная вокруг руки Мельмут Кида, привлекла внимание ирландца и вызвала в нем неопределенную тревогу.
– А на что тебе веревка?
– Ну, живее, – Мельмут Кид посмотрел на часы. – У меня тесто поставлено, и я вовсе не хочу, чтобы оно перекисло. Да и ногам холодно.
Все остальные тоже на все лады выказывали нетерпение.
– Но все же веревка-то зачем, Кид? Она совсем новая, и я думаю, что твой хлеб не такой уже и тяжелый, чтобы его поднимать веревкой.
Бэттлс оглядывался по сторонам. Отец Рубо, чувствуя, что комизм положения захватывает его, закрыл лицо рукавицей.
– Нет, Лон. Эта веревка не для хлеба, а для человека. – Мельмут Кид умел производить впечатление, когда это было нужно.
– Какого человека? – Бэттлс почувствовал вдруг ко всему происходящему какой-то интерес.
– Для второго.
– Для какого второго?
– Послушай, Лон, и ты тоже, Бэттлс. Мы поговорили тут немножко о ваших глупостях и решили вот что. Мы знаем, что остановить вас не имеем права…
– Я думаю, милый мой!
– Мы и не собирались. Но одну вещь мы можем сделать. Не только можем, но и должны. Мы должны сделать, чтобы эта дуэль осталась единственной в истории Сороковой Мили и чтобы это было на вечные времена уроком для всех «че-ча-квас’ов», какие едут вверх или вниз по Юкону. Тот из вас, кто останется в живых, будет повешен на ближайшем дереве. А теперь можете начинать.
Лон подозрительно усмехнулся, но потом лицо его просветлело, и он воскликнул:
– Отмеривай, Дэвид, пятьдесят шагов! И мы будем стрелять, пока кто-нибудь не упадет по-настоящему. Они не посмеют этого сделать! Это просто так, шуточки янки!
Он занял свое место с веселой улыбкой на лице, но Мельмут Кид остановил его.
– Лон, ты меня давно знаешь?
– Да, порядочно.
– А ты, Бэттлс?
– В высокую воду, в июне, будет пять лет.
– А было ли хоть раз за все это время, чтобы я не сдержал своего слова? И говорил ли вам это кто-нибудь?
Оба покачали головами, поглядывая на веревку, которая лежала рядом.
– Ладно. Так если я вам обещаю что-нибудь, вы поверите?
– Поверю, как твоей подписи, – сказал Бэттлс.
– Поверю, как в спасение души и во все святые слова, – прибавил поспешно Лон Мак-Фэн.