Сыновья алых лун - страница 4
Риэ захотелось сжаться в комок, закрыть глаза и уши руками. Город оказался гораздо больше, чем он мог вообразить, ему не было видно края. И шум, принятый им сначала за птичий гомон, оказался голосами. В городе, видно, вовсе забыли древние заветы и тратили свои слова как хотели... Все эти сиуэ… Совсем чужие, с разным оттенком кожи, волос, глаз, говорящие на непривычных уху наречиях… Шипение и плеск волн, бьющие в глаза яркие туши цветастых морских тварей, которые разделывали прямо на берегу, вопли оборванных детей, вспышки больших цветных экранов над толпой на набережной… Мелькающие челноки и громады воздушных кораблей, совсем близко…
Дед Камоир положил ему руку на плечо, Риэ громко выдохнул и поспешно вдохнул, осознав, что задерживал дыхание слишком надолго.
«Ты привыкнешь».
Риэ нашел в себе силы кивнуть.
Ступив со сходней, дед сразу направился к статуе Марай. По лицу богини и с протянутых ладоней лилась вода. У ног были в беспорядке свалены венки из свежих и засохших водорослей, ракушки, выточенные из дерева шарики записок с моленьями. Подношения, как и подобает, забирал прилив. А вот край каменного платья богини пятнала непристойная картинка. Риэ опасливо оглянулся по сторонам, но сиуэ ходили мимо, не обращая никакого внимания на непотребство. Присмотревшись, Риэ понял, что краска облупилась — значит, рисунок был нарисован довольно давно…
Дед чинно снял перчатки, расстегнул безрукавку и достал припрятанное подношение — мешочек с красивыми обкатанными камешками, найденными в зобах у гайрунов. Встал на колено, вознося молитву по всем правилам.
Риэ услышал гогот и поднял глаза. На верхней набережной, облокотившись о прозрачный парапет, стояла группа высших. Лысые головы покрывали татуировки с родовыми знаками, в ушах сверкали украшения, а одежда… такой не водилось в местах, откуда приплыл Риэ. Совсем молодые, чуть старше самого Риэ, сиуэ хихикали, говорили вслух и обменивались недвусмысленными жестами, показывая на старика, склонившегося перед оскверненным изображением божества.
Риэ невольно тронул рукой свои светлые пряди, отвел их от лица. В деревне только сын старосты был посвящен Марай, остальные парни ходили с волосами. А тут, в столице, так много богатеньких… Глядя на их ухмылки, Риэ разозлился. В деревне болтали, что в городах не встретить никакого почтения к старым обычаям. Может, в глуши время течет медленнее, а в большом мире богов теперь почитают по-иному? Как именно, предстояло выяснить. Но сейчас эти сиуэ смотрели на Риэ с дедом так, словно они совершают что-то позорное.
Риэ резко отвернулся. Щеки горели. Он вдруг остро ощутил запах тухлых водорослей и чешуи, присел рядом с дедом.
«Еще долго?»
Камоир открыл глаза и чуть улыбнулся, сделал жест, приглашая внука присоединиться и принести собственный дар. Риэ мотнул волосами и встал на ноги.
«Я не хочу. Пойдем скорее отсюда».
Глаза деда расширились, но он не стал спорить. Риэ совершеннолетний, он отвечает за свои слова и поступки сам, перед богами и другими сиуэ. Дед Камоир тяжело поднялся, взвалил на спину потертую сумку и зашагал к городу.
У первого указателя Риэ остановился, взглянул на верхний экран с юнилингвой, нахмурив брови, прочел нижнюю объемную голопроекцию на классическом сиуэ.
«Квартал Техников там, на восходе», — Риэ показал рукой направление.
«Не зря отец с матерью отдали деньги за школу», — чуть улыбнулся дед.
Он выглядел уставшим.
«Дай мне сумку, я уже могу нести».
Дед с усмешкой отстегнул верхнюю часть поклажи — самую объемную и легкую, и передал Риэ. Навьючив на себя груз, Риэ на миг испугался, что рановато расхрабрился, но потом посмотрел на сероватое осунувшееся лицо деда и упрямо сжал губы. Как-нибудь он да дотащит все это до дома Тока Зунна. Квартал техников по рассказам Камоира находился совсем недалеко от порта.
Риэ шагал, смотря под ноги, и старался не думать, как выглядит со стороны. В нужном квартале стало легче — здесь встречались сиуэ, одетые не богаче их с дедом, и Риэ внезапно понял, что в таком скопище народа вообще мало кто обращает внимание на остальных. Уши с непривычки болели от множества звуков, кожа гиперчувствительных ладоней горела даже под перчатками. Но хотя бы проплывающие над головой воздушные корабли больше не вызывали желания упасть на землю и замереть.