Сыновья - страница 6
И ошиблась. Видно, кто-то ночью приметил огонь в ее избе в неурочный час и донес. Когда крестный ход огибал гумно, от толпы откатились и свернули в переулок вооруженные дезертиры.
Завидев их, Анна Михайловна вскочила, ударила табуреткой об пол.
— Николаша, погубила я тебя… Идут!
Она для чего-то обулась и без зова вышла на крыльцо, захлопнув дверь щеколдой.
— Доказывай, старая сука, куда схоронила Кольку Семенова? — подступил к ней Володька Исаев.
Он толкнул ее прикладом винтовки в грудь, освобождая дорогу в сени.
Анна Михайловна ударилась затылком о косяк, от двери не отошла. Тихо попросила:
— Уйди… Ребят напугаешь. Спят они у меня.
На миг показалось — дезертиры послушаются. И, обрадованная, она жадно и торопливо молила:
— Уйдите, Христом-богом прошу… Нет у меня никого. Уйдите!
— Не греши! — взревел Исаев-отец, неожиданно выскакивая из-за крыльца с топором в одной руке и ямщицким кнутом в другой. — Видели, как ночью сиганул к тебе гуменниками… Подавай мне Кольку… Искро-ш-шу!
Он хрястнул топором по приступку и расколол приступок надвое. Савка Пономарь оттащил Анну Михайловну от двери, пригрозил револьвером:
— Найдем… тогда и тебя кончим.
Анна Михайловна бросилась в избу, упала на кровать. Ребята проснулись, заплакали. По привычке она расстегнула кофту, запамятовав, что отняла детей от груди. Ребята долго не брали грудь. Она удивлялась, все совала им, а когда они потянули, вспомнила. «Все равно уж… конец», — подумала она, слыша, как шарят дезертиры в чулане, как Исаев-отец поднимает западню в подполье и хрипит: «Вылазь, Колька… Эй, вылазь, шантрапа беспортошная… Хуже будет. 3-за-му-учу!» Анна Михайловна ждет сопротивления, крика, выстрелов, но все тихо. Кто-то лезет в подполье. И словно из-под земли доносится глухая брань.
— Пусто…
«Успел…» Анна Михайловна хочет приподняться, но чей-то кулак тяжелым ударом вбивает ее голову в подушку.
— Где Колька? Не знаешь? В муженька-а… — шипит Исаев, стаскивая ее за ноги с кровати. Цепляясь за постельник, она успевает одной рукой накинуть на сыновей дерюгу. — 3-землю делить? Лошадь тебе?.. Хлеба?..
Катая Анну Михайловну по полу, как чурбан, Исаев бьет каблуками в живот, в спину, по голове, хлещет ременным кнутом. Кровь заливает ей лицо.
— Важно! — гогочут дезертиры. — Ай да папаша! Загни ей подол… Хлопни!
— Придавите щенят! — визжит из сеней знакомый хрюкающий голос Исаихи. — Придавите пискунов!
Великая сила поднимает Анну Михайловну с пола. Черный ошметок крови выплевывает она из пересохшего рта.
— Ребят… не трожь. Глотки перерву!
И страшен был этот шепот.
Слепая от залившей глаза крови, разъяренно вытянув руки, Анна Михайловна рванулась навстречу дезертирам. Табуретка попала ей под ноги и с грохотом отлетела в сторону.
— А ну ее к черту! — сказал Исаев, отступая.
Дезертиры, стуча сапогами, попятились к порогу, хлопнули дверью.
Ощупью добралась Анна Михайловна до стола, постояла, держась за него, и сползла на пол. Точно сквозь сон, слышала она плач сыновей и отрывистые голоса под окнами:
— …коммунистов… за ригами на осине…
— Кого?
— Ваську Жердочку и Сережку Шарова.
Много дней спустя бабы рассказывали Анне Михайловне, будто Вася плакал. Длинный, худой, в одних подштанниках, он повалился на землю и не хотел вставать. Говорят, Сергей Шаров поднял его, сказав: «Не бойся, Вася, это не страшно. Помнишь, как на беляков ходили?.. То ж беляки кругом нас!»
И Вася, шатаясь, пошел к осине. Ему накинули веревку на шею, он побледнел, опять зарыдал. Потом немножко успокоился и тихо запел:
Мужики и бабы кинулись было отнимать Васю, но дезертиры оттеснили их к амбарам, а Кузьма Гущин, скосив к переносице бельма, потряс гранатой:
— Порешу на месте… кто двинется!
Когда вешали Сергея Шарова, оборвалась веревка. Сергей упал и, должно быть, больно зашиб ногу.
— Сволочь кулацкая, — просипел он, потирая колено и усмехаясь, — повесить человека смекалки нет… Дайте веревку! — приказал он, разрывая ворот рубахи.
Дезертиры послушно подали ему новые вожжи.
Поплевав на ладони, Шаров сам сделал петлю, затянул ее на вздрагивающем кадыке и, волоча ногу, полез с веревкой на осину. Сучья трещали и ломались под его грузным телом. Он добрался до развилины, вставил в нее здоровую ногу, раздвинул жестяную, звенящую листву. Мужики и бабы видели от амбаров, как он повел горящими глазами в их сторону, будто меряя расстояние. Потом махнул им рукой, словно прощаясь, и вдруг, скинув веревку с шеи, зычно скомандовал: