Сюрприз для Биг Босса - страница 5

стр.

Богдан Аркадьевич не обращает на меня никакого внимания, возвращается к своему столу, садится. Вновь и вновь смотрит в свидетельство. Там его имя черными чернилами написано в графе отец.

– Вы точно никого не видели с утра? – как-то устало спрашивает Коршунов, откидываясь в кресле. Он не поднимает глаза, читает записку. Судя по тому, что на лице все то же равнодушное выражение, мои старания в письме его не трогают.

– Я видела, как к лестнице спешила женщина, – сочиню дальше сказку.

Хочется заставить этого мерзавца вспомнить Лиду. Интересно, сколько у него было женщин после сестры? Он, наверное, лица их не помнит, не то что имена. Дурит голову молодым девчонкам, вешает лапшу на уши, а потом бросает их. Как они переживают разрыв, вероятнее всего ему все равно.

– Высокая такая, в спортивном костюме бирюзового цвета. Еще у ее были черные волосы. Мне показалось, что она очень хотела не попасть на камеры. Любовница?

Богдан Аркадьевич морозит меня взглядом, заставляя прикусить язык. На сказку не ведется. И похоже Лиду не вспомнил. Не мудрено, год прошел после их расставания.

Я подхожу к столу, осторожно перекладываю Веру в переноску, собираю вещи обратно в сумку. За каждым моим действием следят. Пристально так, изучающе. Нервирует до невозможности.

– Вы можете присмотреть за ребенком? – просьба заставляет меня вздрогнуть. Я оборачиваюсь. Коршунов откладывает свидетельство в сторону, берет в руки телефон.

– Что вы собираетесь делать? – почему-то испытываю страх.

– Вызову полицию.

– Зачем? В свидетельстве все написано четко и ясно, что вы отец! – выпаливаю быстрее, чем успеваю вовремя прикусить язык. Этого вполне достаточно, чтобы Коршунов тут же впился в меня жестким взглядом.

– Откуда вы знаете, что написано в свидетельстве?

Вот это я попала. И не сразу нахожусь с ответом. Коршунов ждет ответа. Терпеливо ждет, словесно не пытает, но всем своим видом подавляет.

– Я предположила.

– Правда? – мужчина иронично приподнимает бровь. – Я что-то очень сомневаюсь, – прищуривается. Смотрит так, словно я преступница и стащила у него миллионы.

– Ваше право сомневаться, – улыбаюсь, нервно заправляю волосы за ухо. – Я могу присмотреть за малышкой до вечера. Или вы позвоните своей жене, чтобы она забрала ребенка?

– Жене? – Богдан Аркадьевич ошеломленно на меня смотрит, а затем встает со своего места и направляется ко мне. Встает напротив, заставляет смотреть на него снизу-вверх. Высокий, черт побрал.

– Кто вы такая? – его взгляд сканирует мое лицо, то ли пытается запомнить на случай составления фоторобота, то ли проверяет как на детекторе лжи.

– Уборщица. Я сегодня первый день работаю.

– И при этом вы так многое знаете обо мне, – Коршунов наступает на меня, как фашисты на Сталинград.

– Ваше семейное положение ни для кого не секрет, – я упираюсь в стол и чуть ли не ложусь на него. Мерзавец с холодными голубыми глазами возвышается надо мной как ледниковая глыба.

– Вы всегда при трудоустройстве узнаете семейное положение своего начальника? Или это ваша первая работа?

– Ага, разбежались, я похожа на малолетку?

Сдуваю со лба прядь волос, неожиданно встречаюсь глазами с Коршуновым и зависаю. Разглядываю невероятно изогнутые ресницы, замечаю, как светлая радужка начинает темнеть. Все же Верунчика папкина дочурка, как ни крути. Тут и тест на ДНК не нужно.

– А девочка на вас похожа, – тихо замечаю, тем самым разрушая это взаимное разглядывание. Богдан Аркадьевич резко отстраняется и вообще отшагивает от меня назад.

– Вы ошибаетесь в своих выводах. Эта девочка, – он кивает в сторону переноски, где мирно посапывает Вера. – не моя.

– Все мы не без греха. Как один умник мне сказал, что все мужчины изменяют, просто мужья, любящие жен, делают это тайком и скрыто. Тут у вас, конечно, вышел обломчик.

– Еще скажите, что знаете, с кем я изменил жене, – ерничает Коршунов, чем злит меня не на шутку. Мой язык –мой враг. Я ляпаю правду матку:

– Конечно, знаю!

Опять меня рассматриваю как ученый подопытного кролика. В этот раз спешно отворачиваюсь и проклинаю себя за свою несдержанность. Вот не раз говорили мне, что стоит прикусывать язык, дабы не болтать лишнего.