Та заводская проходная… - страница 4

— Ну… у меня нет сейчас… Потом…

— Только не сочиняйте мне новую, с потолка, я ей не поверю. Покажите старую, чтоб бумага от времени пожелтела. Как на вашем дяде Феликсе.

— Ну, ты это… того, — обомлевал от моей «дерзости» шеф. — Ты не того.

Хуже приходилось мне, особенно по первости, когда я был не в форме и терял чувство юмора, следственно, терпимости. Тут уж Минорий наверстывал, брал меня, считай, голеньким. Как школьника распекал. И не всегда, кстати, бездельно. Просчетов у меня по рассеянности было немало. То забуду вовремя поставить завод на охранную сигнализацию (пустяковое упущение), то пропущу на территорию нежелательную персону (да ведь днем вереницами ходят!), то пережгу, хоть и не до конца, электрочайник… Однако и не мальчишка же я, слава Богу, чтобы меня шпынять по поводу и без повода, под горячую и даже холодную руку…

— Ведите себя прилично, без хамства и крика, — увещевал я шефа. А однажды и сам на него прилюдно накричал, чтоб он никогда больше на меня не кричал…

Два года назад, когда меня по случаю инфаркта перевели из сырьевого заготовительного сюда, на проходную, мы с Минорием сразу учуяли друг в друге классовых врагов: он, значит, «коммуняга», идейный «чекист», а я — демократ и либерал, считай, «гнилой интеллигент». Раньше, до перестройки, он знал бы, что со мной делать, но сейчас он сам оказался в «партийной оппозиции» и, человек осторожный, умерил свой «чекизм». Да и пресса, ти-ви как-то действовали, разлагали его менталитет от слова «мент». На идейной почве у нас не было, впрочем, стычек, а лишь на «технической», служебной. Но отсвет «классовой вражды» лежал на всех наших баталиях. Раз мне стало невмоготу, и я попросил г-на Лиманова перевести меня отсюда куда-нибудь, хоть в стропаля. Атмосфера, сказал, здесь, на проходной, нехорошая, и для моего бедного сердца будет здоровее в любом другом месте. Дир, умница, не стал ничего уточнять, понимающе кивнул и пообещал «подумать». Но так ничего и не надумал. Пришлось двум «классовым врагам» притираться друг к другу, идти на обоюдный компромисс. Я и шел, сколь было сил и возможностей. Например, во время его присутствия на проходной перестал раскрывать книги. Книг мой шеф совершенно не выносил, бросался на них, как бык на красный плащ тореро. Газеты — пожалуйста, а книги — уже «криминал» (любимое словцо Минория). И еще кроссворды в газетах считал вредными для службы: сильно притупляют бдительность. Но кроссворды я ему уже не уступал, несмотря на свое парапсихологическое поглупение. Они успокаивали меня, развлекали, отвлекали от удручающей убогости, жалкости окружающего (своего!) мира…

И постепенно — чудеса в решете! — мы «притерлись» друг к другу. Прежде я удивлялся, когда слышал за тонкой перегородкой гул веселых голосов в его кабинете: о чем с ним можно говорить? Ведь дуб дубом, трех слов связать не может… Сейчас же, когда я подобрел к Минорию (а он, следственно, ко мне), стало ясно: это со мной, «гнилым» и непонятным, он дуб, а с другими совсем не дуб и не другое какое дерево. Живой человек! Отзывчивый на слово и шутку, сообразительный… не только на троих… Конечно, вся его культура — без кавычек, заметьте, — от телека и питерской «Калейдоскопа», сплошной «метерлик, метерлик». Но зачем ждать от человека то, чего у него заведомо нет? Нет и нет — со счетов долой. Интересно то, что в остатке…

Всякое начальство от бога или от чего другого, эквивалентного. Я всю жизнь страдал от начальства, и поделом: пер на рожон, лез в бутылку, язвил, насмешничал и, естественно, получал по шапке. Пока не дошло до верблюда: от боооога! Хотя и с махонькой буквы, это так. Отдай кесарю кесарево и живи себе…

Недавно к нам в охрану поступил очень осанистый мужчина по фамилии Колунов, а имени-отчества его я еще не успел запомнить. Тут ведь и от близости душевной зависит, а у нас пока не сложилось, да и надеяться трудно. Лет шестидесяти пяти, а может, и семидесяти, высокий, плечистый, с лицом отставной номенклатуры. По утрам он сменял меня на вахте. После словесной сдачи дежурства: никаких происшествий за сутки, все ключи от цехов и других помещений на месте (если в выходные), а такие-то выданы под роспись в журнале и т. д. — мы присаживались на дорожку (мою) и выкуривали по сигарете (я, а он давно бросил это баловство). Естественным образом завязывался разговор «на общие темы». Их у Колунова было две, во всяком случае, со мной — только две: Путин и Минорий Степанович. Как одного, так и другого он не выносил, крыл и костерил, соблюдая, однако, нормы языкового приличия.