Таёжка - страница 11

Когда она вернулась с мелом, Сим Саныч сказал:

— Терёхин, положи шпаргалку на стол.

Мишка опешил, ведь Сим Саныч стоял к нему спиной и ничего не мог видеть.

— Пожалуйста, — обиделся Мишка. — Я и без неё сумею.

— Посмотрим, — засмеялся Сим Саныч. — Сколько признаков равенства?

— Четыре.

— Так. Перечисли.

Терять Мишке было нечего, и он ответил:

— Первый, второй, третий и четвёртый.

— Угу, — сказал Сим Саныч. — Давай дневник. И Забелина тоже. А потом потолкуем.

Через минуту в дневниках Мишки и Таёжки появились красивые единицы.

После уроков Сим Саныч позвал Мишку в учительскую. Вслед за ними поплелась и Таёжка. В учительской никого не было.

— Вот что, Терёхин, — начал Сим Саныч. — Запомни: шутки бывают уместные и неуместные. Неуместные шутки смахивают на хулиганство.

— Ну какой же он хулиган? — вступилась за товарища Таёжка.

— Да? — спросил Сим Саныч. — А рисунок, а снегирь, а очки? Забыли?

Нет, они ничего не забыли, в том числе и случай с очками. Месяц назад был медицинский осмотр, и доктор прописал двум девчонкам носить очки. Через три дня весь 6-й «В» явился на урок ботаники в очках. Кому не удалось найти обычные, тот купил себе в аптеке противосолнечные. А Курочка-Ряба раздобыл даже пенсне с одним стеклом и примотал его за ухо куском шпагата.

Весь класс, за исключением двух человек, сидел как в тумане, и урок, конечно, был сорван.

— Анатолий Сергеич хотел тогда увольняться, — продолжал Сим Саныч. — А уволить надо было Терёхина. Никто не просит тебя быть ангелом, но я тебе вот что скажу: не сбивай ребят с панталыку. Иначе…

Классный руководитель посмотрел на Мишку в упор. И Мишке стало не по себе под этим колючим, холодным взглядом.

Сим Саныч и раньше отчитывал Мишку. Но тогда всё было по-другому. Тогда в глазах учителя, где-то в их глубине, таилась добрая и чуть насмешливая улыбка. Сейчас улыбки не было, и серые глаза учителя потемнели от гнева.

— Можешь идти, Терёхин.

Мишка потоптался на месте, хотел что-то сказать, но махнул рукой и вышел, опустив голову.

Таёжка догнала его в коридоре:

— Миш!

— Отстань!

— Но при чём тут я?

— Уйди, говорю!

Таёжка остановилась и беспомощно посмотрела Мишке вслед.

Не зная, куда себя девать, Мишка долго бродил по улицам городка. На сердце у него было погано. То и дело вспоминался неприязненный тон, каким говорил с ним классный руководитель. Если бы Сим Саныч знал, как к нему относится Мишка, то никогда не стал бы смотреть на него такими злыми глазами.

Да и что особенного случилось? Ну, не выучил геометрию, эка важность! И почему он, Мишка, сбивает ребят с панталыку? Что они, бараны? Своего ума нет?

Потом Мишка вспомнил о Таёжке и пожалел, что обошёлся с нею так грубо. Действительно, она-то при чём?

По дороге в интернат Мишка столкнулся с Сим Санычем. Сим Саныч прошёл мимо и даже не взглянул на Мишку.

Ночью двенадцатого мая Озёрск был разбужен оглушительным треском: проснулась река. Минуту спустя раздался мерный, неудержимо нарастающий рёв, будто у реки затрубило тысячеголовое стадо сохатых. Это накатывался с верховьев вал полой воды.

Над городком забился серый волокнистый туман. Ближе к реке он густел, сбиваясь в подвижные языки; последний гнилой снежок обмяк и расползался по берегу тусклыми лужицами.

Утром весь Озёрск от мала до велика высыпал к реке. Вода расшатывала непомерную толщу льдин, ставила их на дыбы и с маху швыряла друг на друга. Льдины стонали, рассыпались колючими иглами, в которых всеми цветами радуги играло блёклое солнце. Солнце ещё только входило в силу, разгоняя тёмно-сизые, с белым оперением тучи. Они сваливались за рекой в тёмные лесистые пади.

Таёжка и Мишка стояли рядом с Василием Петровичем и жадно глядели на реку, глотая стылый, насыщенный водой воздух. Таёжка видела ледоход впервые и сейчас ненасытно впитывала в себя эту бесшабашную русскую красоту. Кроша и подминая друг друга, льды пролетали мимо. Казалось, что в спешке и тесноте они дышат хрипло, как затравленные белые звери.

Река несла на своём хребте куски дороги, вкривь и вкось разбросанные от берега до берега. Где-то вверху по реке, на заторе, льды бухали далёкими пушечными выстрелами. А у берега старухи умывали ребятишек и давали им с ладони глотнуть мутной вешней воды. Таёжка от отца знала про этот обычай: напои малыша во время ледохода — и до самой старости, до седых волос будет бурлить в нём молодая сила сибирского половодья.