Таинственная Клементина - страница 13
— С тебя, любовь моя. Я смотрел на тебя. Ты сидела напротив и все время мне улыбалась.
— Ты еще хуже Никки, — ласково проговорила Брижитт.
— Вовсе нет; меня посещают только восхитительные виденья.
Они замолчали. Тени сгустились в углах просторной комнаты. Брижитт разглядывала лицо Фергюссона: энергичная линия подбородка, прямой нос, худые щеки, блестящие светлые волосы.
— Какая завтра будет погода? — спросила она.
— Прекрасная.
— Ты всегда так говоришь.
— Просто во время моих полетов всегда бывает хорошая погода. Я рассчитываю вернуться во вторник.
Фергюссон положил голову ей на грудь. Его мягкие густые волосы нежно щекотали ей шею и подбородок.
— Не торопись. Постарайся отдохнуть во время моего отсутствия. Я буду дома не позднее четверга — это крайний срок.
— Может быть, я уже смогу ходить к тому времени.
Его пальцы так сильно стиснули ее ладонь, что она тихонько застонала.
На пороге внезапно появилась сиделка.
— Визит закончен. Наша больная должна спать, — непреклонно заявила она.
— Согласен, — лицо Фергюссона вновь стало беззаботным. — Особенно, если она не собирается долго залеживаться в постели!
После его ухода Брижитт вновь попробовала пошевелить ногами. Ну почему они оставались совершенно неподвижными и никак не хотели слушаться? Это было просто необъяснимо.
Сиделка уже давно легла, а Брижитт все не удавалось заснуть. Когда она наконец-то начала погружаться в полузабытье, еле слышный шепот вернул ее к действительности: «Твой оптимизм — глупость. Тебе не на что надеяться! — Ты никогда не сможешь ходить!»
Брижитт в ужасе оторвала голову от подушки. Казалось, звук исходил из камина. Этот надтреснутый голос мог принадлежать только старухе. Кукла! Никки сказал, что она говорила как-то странно. Но не может же она иметь те же фантазии, что и маленький мальчик! Наверное, это был сон. К тому же воспоминание о том, что Фергюссон был совсем рядом, с нею под одной крышей, придало ей сил и помогло снова взять себя в руки.
Уже глубокой ночью пронзительный крик, раздавшийся в коридоре, разом прервал ее сон. Секунду спустя задыхающаяся Эллен влетела в комнату.
— Ничего страшного, мой котеночек! Просто я столкнулась в коридоре с любимым привидением вашей тетушки и выронила чашку с водой. Черт побери! Это первый призрак, с которым мне приходится встречаться!
— Простите, а как он выглядел? — спросила Брижитт с иронической усмешкой.
— Маленький такой человечек в чем-то светло-коричневом.
За дверью послышались возбужденные голоса. Было очевидно, что своими воплями Эллен перебудила всех домочадцев. На пороге возник Фергюссон с электрическим фонариком в руках: он прихватил его на тот случай, если придется выйти на улицу и проверить все ли спокойно рядом с домом. Выслушав рассказ Эллен, он решил все же сделать обход. Вернувшись, он спросил дядю Саундерса, запирают ли на ночь окно в вестибюле. Получив утвердительный ответ, он сообщил, что на сей раз оно было распахнуто настежь.
Наконец Фергюссон предложил всем отправиться спать и зашел к Брижитт, чтобы ее успокоить.
— До сих пор призраков видела только моя сумасшедшая тетка, все считали их плодом ее больного воображения, — сказала она.
— Честно говоря, я и сам думаю о том же! — ответил Фергюссон. — Наверное, в дом просто забрался вор, но Эллен спугнула его, и я сомневаюсь, чтобы что-нибудь успело пропасть.
И тем не менее утром было обнаружено, что кое-чего все-таки не хватало. Это был золотой ангел и статуэтка из старого дрезденского фарфора, изображавшая пастушка и пастушку. Одевая детей на прогулку, Присси сделала удивительное открытие, состоявшее в том, что вор прихватил с собой также и пальтишко Никки с меховым воротничком, висевшее на вешалке в прихожей.
7
На следующий день только и разговоров было, что о ночном посетителе. Брижитт нисколько не сожалела о пропавших вещах. Напротив, она была даже благодарна вору, на счет которого можно было отнести шумы, будившие ее накануне. Присси же, напротив, восприняла исчезновение ценных вещей как личную потерю. Особенно огорчало ее отсутствие золотого ангелочка. Брижитт решила, что девушке свойственно подсознательно считать своей собственностью все, что ей нравилось.