Так это было - страница 17

— А что проявляется? — спросил Борис.

— Не знаю. Эта пленка лежит с позавчерашнего дня, с момента, когда начали обстрел Берлина. Она, естественно, испорчена.

— Самой главной новости в вашей хронике нет, — сказал Горбатов.

Директор удивленно посмотрел на него.

— Вхождения наших войск в Берлин… Вот это действительно новость.

Директор тут же ответил:

— И эти новости будут… Они снимались нашими молодыми операторами… История…

— И еще какая! — улыбаясь, сказал Горбатов.

Знакомый офицер из штаба корпуса рассказал, что после маленькой стычки в переулке одно из подразделений овладело шоколадной фабрикой. При появлении первых советских солдат из подвала вылез пожилой немец и предложил ключи от конторы, цехов, складов. Комбат приказал шоколад не трогать: «Может быть, отравлен».

В глубине двора я увидел Максима Чубука. Он сидел на пустом перевернутом ящике. В руках у него был обрывок газеты.

Он только что вышел из боя, был возбужден, а тут еще кто-то принес ему обрывок газеты, напомнивший ему и Малиновую Слободу, и родные края, и Маринку.

— Вот, товарищ майор, интересно получается… Наша Галя из Малиновки где-то тут воюет, герой… — Чубук протянул обрывок газеты.

Оказывается, землячка Максима Галина Олещенко совершила подвиг, дважды ходила в атаку, убила одного фашиста, на передовой позиции под огнем оказывала медицинскую помощь раненым. Далее в газете сообщалось, что Галина Олещенко сравнительно недавно была освобождена нашими войсками из концентрационного лагеря.

— Это она, — уверенно сказал Максим. — Вот бы ее найти, она наверняка знает о Маринке… Их же вместе угоняли…

Распрощались с Чубуком, пожелав ему удачи. Парень этот меня заинтересовал, и я на сей раз записал его координаты: полк, батальон, роту.

Мы вновь пошли по улицам Вайсензее. У афишной тумбы увидели толпу местных жителей. Они вылезли из своих убежищ, прослышав, что новый комендант района расклеил по заборам, домам и тумбам первое объявление.

Подошли ближе. Люди сгрудились у тумбы, толкались, становились на цыпочки, чтобы увидеть ярко-зеленый лист бумаги, на котором на немецком языке было напечатано первое обращение к жителям. Люди шумно обсуждали его текст и снова и снова, словно не веря своим глазам, перечитывали:

Эти листовки внесли большое успокоение. Теперь уже из окон стреляли только фанатики-эсэсовцы, отлично понимавшие, что им пришел конец.

А на другой тумбе я увидел обрывок поблекшей бумаги — остаток приказа генерала Реймана об обороне имперской столицы:

Отвоеванные районы сдавали комендантским взводам, и войска шли дальше.

Сегодняшний день был насыщен событиями не только на северо-западных участках фронта, где армия Ф. Перхоровича развернула наступление с севера на юг, на соединение с танками генерала Д. Лелюшенко, спешившими с юга на север. Гитлеровцы принимали все меры, чтобы не дать замкнуться кольцу. Они повернули 12-ю армию генерала Венка на 180 градусов. Первоначальное задание — сдерживать американцев — было заменено приказом срочно прорываться в Берлин с юга-запада в район Потсдама. Такие попытки Венк делал неоднократно.

Ударная армия генерала Н. Берзарина продвигалась к центру столицы. На левом ее фланге хорошо действовал корпус генерала И. Рослого. Он штурмом овладел пригородом Карлсхорст, частью пригорода Кепеник и с ходу форсировал Шпрее.

Шпрее! Это река, которая в туманном детском прошлом называлась на уроках географии и которую забывали тотчас же после него, вновь явственно напомнила о себе. Без малого двести лет назад донские казаки поили из нее коней. На ее берега всеми своими лапами оперся Берлин, и потому о ней думал каждый воин, еще будучи на Днепре, на Дону или на Волге… Думал и верил, что он придет на Шпрее. И пришел.