Так это было - страница 4
Несмотря на то что Одер был последним крупным водным рубежом, за ним оставались еще реки, Зееловские высоты, каналы, овраги, огромное предполье, изрезанное траншеями и подготовленное к длительной обороне. Все дороги от Одера вели к Берлину. Наши войска двигались на запад. Сражения шли по всей линии 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов. Армии генерала Ф. Перхоровича и ударная генерала В. Кузнецова вели успешные бои и прорвали третью полосу и внешний оборонительный обвод. До берлинского кольца оставалось 10—12 километров. Одновременно танкисты генерала С. Богданова оторвались от пехотных частей и обходили Берлин с северо-запада. С востока шла ударная армия Н. Берзарина и гвардейская — генерала В. Чуйкова.
…Пять дней назад два наших фронта — 1-й Белорусский и 1-й Украинский — начали наступление. Мы, военные корреспонденты, слышали о нем давно. Но когда именно оно начнется и в какой из армий нам нужно быть, чтобы попасть на направление главного удара, не знали.
Наши попытки заранее узнать что-нибудь о готовящемся сражении ничего не давали. Генералы отмалчивались или, улыбаясь, отвечали ничего не значащими фразами. Так уж повелось: командующие считали нас слишком любопытными, а мы их — чересчур скрытными.
…Рассветные часы исторического 16 апреля, когда 40 тысяч орудий и минометов громыхнули по одерскому левобережью, а 100 миллиардов свечей осветили прибрежное поле боя и ударили в лицо врагу, мы встретили в армии, которой командовал генерал В. Колпакчи.
Невероятный грохот, туман, вставший пеленой над рекой, и бьющие лучи прожекторов, непрерывный гул, короткие приказы создавали нервное напряжение. Мы тоже ходили по траншеям, встречались с офицерами, жались к деревянным стенам, чтобы дать дорогу, задавали им, по всей видимости, неуместные в той обстановке вопросы и получали односложные ответы.
А над головой гремел огненный вал. Под ногами дрожала земля. Нас охватила оторопь. Орудия, ракеты, танки прицельно били из-за наших спин. Начало светать. Яркие лучи прожекторов освещали огромную бурую стену из дыма, песка и бетона, повисшую над передним краем противника.
Утром, когда туман рассеялся, а разрывы слышались все дальше, мы вышли из траншеи и, возбужденно делясь первыми новостями, прогуливались по редкому лесочку тонких сосен, опаленных огнем и бог весть как уцелевших. Мы тогда еще не понимали всего смысла событий, происходивших вокруг нас, да и не знали их масштабов.
Нам говорили пленные: «На передовой — ад, бешенствует артиллерия, мы были убеждены, что русские применили новое секретное оружие».
Позже нам стало известно, что германское командование, надеясь отстоять свою столицу и избежать капитуляции, мобилизовало на защиту Берлина миллионную армию, свыше 10 тысяч орудий и минометов, 1,5 тысячи танков и штурмовых орудий, 3,3 тысячи самолетов. Все это давало возможность врагу упорно обороняться. Пехота, танки, авиация, артиллерия всех видов, отряды, вооруженные фаустпатронами, сопротивлялись с отчаянием смертников.
За их спиной было три оборонительных обвода, восемь секторов обороны столицы, радиально расходящихся от центра. А девятый — сердце Берлина. Его защиту поручили Геббельсу.
Проехав вдоль фронта, я видел одну и ту же картину всеобщего радостного возбуждения, словно бы этот двухчасовой артиллерийский удар был салютом — предвестником начавшегося последнего решительного боя.
Бой шел за Одером. Ломая жестокое сопротивление, вклиниваясь, вгрызаясь в каждую пядь земли, в холмистые и горные подступы к городу Зеелову, наша армия продвигалась к Берлину. Командиры подобрели и рассказывали о новых успехах. А генерал В. Колпакчи встретил нас все так же сухо и на все вопросы отвечал: «Рано об этом толковать, товарищи, рано», — и все поглядывал на часы. Мы поняли, что ему не до нас, и ушли из его НП.
Следующий день мы провели уже на левом берегу Одера и убедились, что сдержанность генерала была оправдана. Бои шли жестокие, а продвижение измерялось сотнями метров. Гитлеровцы огрызались.
Это был второй мой переход на левый берег Одера. Недели за три до того я решил пробраться на плацдарм, завоеванный армией В. Чуйкова, южнее Кюстрина. После долгих разговоров в политотделе мне дали опытного лодочника Сидоренко, и мы забрались с ним на высокую дамбу, тянувшуюся вдоль реки и отделявшую пойму от луга, а затем спустились к берегу, к лодке. Она была привязана к железному столбу и поплясывала на волнах. Мы уселись, и Сидоренко искусно повел лодку, борясь со стремниной. Берег уходил быстро. Лодку относило по течению в сторону Кюстрина, где шли жестокие бои. Но на лице Сидоренко не было заметно тревоги, и это успокаивало: он ведь не первый раз плыл, да и знал свое дело.