Так и кончается мир - страница 3

— Ты что, окаменел? Иди, прими сто грамм!

— Через неделю соберутся депутаты Федерального собрания, всякие партии, одним головорезам объявят амнистии, а главарям и Диктатору дадут вышку или…Как там говорится: при попытке к бегству? Вот увидишь, суда не будет, он живой не нужен, слишком много знает. Его пристрелят. Давай, вздрогнем?

Я расхохотался, сунул книгу на место. Быстро подошел к выключателю и вырубил торшер.

— Господи, ну мы и дебилы, — испуганно пробубнил Юра. — А я дома свет не включал.

— Странно, что город не лишился энергопотребления, — добавил я.

— Впопыхах забыли обесточить. У тебя есть курить? — Юра подобрал со стола пачку, потряс и смял.

— Есть, — я прошел за сигаретами в спальню. Окно выходило на городскую улицу, город купался в зареве огней. — Ублюдки, что наделали, — невдалеке, через квартал горел жилой десятиэтажный дом.

Над ним дрожал ореол зарева, похожий на алый нимб святого мученика. Подул ветер и десятиэтажку заволокло дымом. Усилилась канонада. Задребезжало уцелевшее стекло в форточке. На полу, под ногами захрустели осколки.

— Господи, страшно…

Совсем не так выглядят телерепортажи из Сараево и Грозного. Пошло и неправдоподобно. Кажется, что такого не может быть, жизнь, как игра в «подкидного» и вдруг — оказываешься «в реале», на одной из улочек Багдада, Сараево, Грозного, Кабула. Чувствуешь, как внутри селится страх. Жизнь индивидуальна и хрупка, но люди чужую жизнь не ценят. Вот тогда, глупое тело обращается к инстинктам и вздрагивает не от взрывов, а от шорохов и скрипов. Глаза ищут любую лазейку, в которой можно спрятать, спасти драгоценную шкуру. Войны стирают законы и цивилизованность, превращают людей в закоренелых эгоистов.

Ветер переменился, небо озаряли ореолы пожаров. Я увидел огненные протуберанцы, рвущиеся из окон последнего этажа. Дом задрожал. Я отодвинулся от окна, по улице пронеслась стая броневиков, залаяли-затокали пулеметы, грохнули гранаты.

— Что же это творится, — прошептали губы.

— Андрей!?

Я вздрогнул, к окну подошел Юра.

— Что там?

— Глупый вопрос, не видишь?

— Дома горят.

— Горят.

— Идиоты. В наш тоже могут шандарахнуть.

— Могут.

— Но ведь это жилой дом!

— Заткнись, — оборвал я вопль, поднимая с тумбочки сигареты. — На, покури.

Юра торопливыми, трясущимися пальцами вытянул из пачки сигарету. Мои руки были не в лучшей форме, спичка долго чиркала о коробок, а затем пламя нервно плясало, пока мы прикуривали.

— Знаешь, — Юра выдохнул дым, — до сих пор кажется, что это не с нами происходит, видим кино. Проснемся и никаких кошмаров. Тебе не страшно, Андрей?

— Страшно, — признался я. — Пойду, наберу в ванну воды, может её как и свет, пока не отключили?

— В такое время воды и так не бывает, — остановил Юра.

— Отчего шоколадки не растут на кроватке? 0тчего у птичек нет рукавичек?

— У тебя что, крыша поехала?

— У меня нет, у них — да, — я кивнул на окна. Дым черным саваном заволок горящую десятиэтажку. В центре города слышалась ожесточенная перестрелка, там находились Дом Советов и Белый Дворец Президента.

— Пойдем, водки выпьем, к утру все закончится. Войны без жертв не бывает, — философствовал Юра.

— Этой жертвой в любую минуту можешь оказаться ты.

— Может быть, может быть…

Мы вернулись в зал, Юра протянул наполненный фужер, хихикнул:

— Глупая ситуация, нереальная, давай выпьем за то, чтобы к утру дурдом закончился.

Я пожал плечами, думая о том, что утро наступит не для всех. Шальной снаряд, выпущенный сумасшедшим танком, запросто может влететь в дом и поднять всех на ударной волне в рай. Мы выпили.

— Ух, — выдохнул Юра, — эта зараза должна успокоить нервы. Выпьем ещё по одной и я сбегаю к своим: проверю, как они там.

— Наливай и беги.

— Ты играл в фильмах про войну? — спросил Юра, наполняя фужеры.

— Я мало играл в фильмах, последним был боевик.

— «Угонщик»?

— Ага, роль злого и ужасного террориста, похитителя самолетов и красивых девушек. Господи, какая чушь. Особенно финал, когда главный герой фильма, кэгебешник Рябцев разделывает меня под орех и выбрасывает из самолета. Вот и вся война.

— Мне давно советовали уехать из этого города куда-нибудь в Россию, или к теще, в Минск. Дотянул, — мрачно заметил Юра.