Так совершается подвиг - страница 5
Стало тихо. Потом послышалась неестественно громко прозвучавшая команда:
— Заряжай!
Отчетливо заклацали затворы орудий.
— По фашистам… огонь!
И сразу вслед за не успевшим еще раствориться в воздухе гулким грохотом дуплета снова лязганье затворов, мелодичный звон выброшенных гильз.
Уже справа и слева поднимались бойцы, делали первый шаг вперед за спасительный кювет под взвизгивающие пули. Собравшись с силами, я тоже сделал этот трудный шаг вперед…
— За мной! — кричал слева от меня Башляев, высокий, стройный, призывно вскинувший вверх руку, сжимавшую пистолет.
— Вперед! Впе-рьё-од! — кричал Березовский, очутившийся уже в кузове зенитной установки. Он после каждого залпа подносил к глазам бинокль, затем поворачивал голову к орудиям и взмахом руки подавал команду. Затихший было со стороны леса огонь теперь снова усилился.
Ввзз… Вззы! Ффить, фить! — посвистывали пули.
Мы бежали вперед, а сзади грохотали орудия, дробно стучала пулеметная зенитная установка. Снаряды проносились над нами, гулко рвались у самой опушки, вздымая высокие столбы земли и дыма. Чертили воздух трассирующие пули. И странно, то нервное напряжение, которое сковало было волю вначале, теперь постепенно проходило, и всем существом завладевало новое чувство — чувство локтя, ощущение коллектива, азарт боя.
Вот уже позади осталась сизая полоса дыма, тянувшаяся от сарая. Перед глазами отчетливо вырисовалась стена леса, и оттуда, из-под большой поваленной сосны, деловито застучал пулемет, лихорадочно замелькали короткие вспышки выстрелов. Слева в цепи Башляева кто-то упал, громко вскрикнув. Красноармейцы с ходу открыли огонь из карабинов. Я тоже сделал несколько выстрелов и, замедлив бег, стал менять обойму, не отрывая глаз от поваленной сосны.
Там взметнулся огненно-рыжий клуб дыма, донеслась короткая, внезапно оборвавшаяся очередь пулемета: «Тра-та-тах…» Сосна, торчмя, комлем вверх вскинутая разрывом, помедлив секунду, стала падать, со свистом разрезая воздух. Вдруг что-то резко ударило меня по левой руке, и она тотчас же повисла плетью. Все тело пронизала острая боль. Сразу закружилась голова, к горлу комком подступила тошнота, в глазах потемнело. Опустившись на землю, я некоторое время сидел, равнодушный ко всему, ощущая, как набухший от крови рукав прилипает к телу.
Вражеская пушка уже не стреляла. Да и хлопки винтовочных выстрелов становились все реже.
— Ур-р-рра! Ура-а-а! — доносилось со стороны леса. Потом послышалась длинная пулеметная очередь.
«Неужели ожил?» — подумал я о вражеском пулемете. Но, посмотрев в ту сторону, увидел нашу зенитную установку, поливавшую лес свинцом. Пули стригли ветки, с деревьев дождем осыпались хвоя и шишки. В кузове машины было три человека. Двое из них неподвижно застыли у пулемета, третий, в полной фигуре которого нетрудно было узнать Березовского, указывал рукой вперед.
«Как это они смогли подобраться так близко?»
— Товарищ лейтенант! То-ва-а-рищ лей-тена-а-нт! — услышал я и, подняв голову, увидел бегущего ко мне Филиппова. Он еще на ходу ощупал меня пытливым взглядом, спросил:
— Куда… вас?
Перочинным ножом он распорол рукав, стал осторожно приподнимать руку:
— Больно?
— Ни-че-го, — сквозь сжатые зубы ответил я.
Филиппов, ловко бинтуя руку, говорил:
— Ну там все уже кончено! Пушки взяли, миномет. С полсотни фашистов там было…
А у нас как?
— Убитые есть, раненые…
Филиппов подвязал мне руку, помог подняться, и мы пошли назад, к дороге. Туда с опушки леса тянулись группами артиллеристы, жестикулируя руками. Человек шесть тащили маленькую противотанковую пушку.
В колонне царило оживление. От машины к машине сновали шоферы, заливали в баки бензин, заводили моторы. Отовсюду доносились веселый шум и громкие голоса. Какой-то сержант, собрав группу бойцов, показывал добытый в бою новенький немецкий автомат.
Остававшиеся в колонне с завистью посматривали на обстрелянных, получивших боевое крещение, наперебой угощали героев дня папиросами, консервами, сладким литовским ликером. Помогали фельдшеру и санинструкторам перевязывать раненых, осторожно подсаживали их в машины.