Такая нежная любовь - страница 7
— Видишь ли, — начала Черил, — все это мне напоминает студенческий городок. Именно здесь я обучалась искусствам.
— В нью-йоркском университете?
— Да, как раз рядом. Здесь я у себя…
— Забавно, я поклялась бы, что ты приехала из Филадельфии.
— Я там действительно провела свое детство, а Брюс родился там; впрочем, это был один из первых моментов, сблизивших нас друг с другом. Затем мои родители переехали сюда, где я уже основательно обосновалась. Видишь памятник Гарибальди, именно там мы и встречались…
— Брюс и ты?
— Нет, до того… Стефен и я…
— А!
Больше Кэтлин к этому не возвращалась: в течение двух лет дружбы, которая, как она считала, была глубокой и искренней, Черил ни разу не упомянула имя этого таинственного Стефена. Она ясно представила себе, что не знала многого о Черил за исключением того, что касалось обыденной жизни, и в самом деле столь простой, что об этом невозможно было сказать что-либо значительное. Она была в восторге от той новой личности, которую открывала теперь для себя в женщине, которую знала, как ей представлялось, так хорошо; кроме того, у нее было ощущение, что она может помочь ей тем, что будет слушать ее, так что в дальнейшем уже без колебания задавала свои вопросы:
— А чем он занимался?
— Стефен? Он изучал право.
— Тоже здесь?
— Да. Мы всегда встречались после занятий. Он из очень обеспеченной семьи, и меня покоряли его автомобили.
— Я подозреваю, что это был маменькин сынок.
— Нет, ты зря так говоришь. Он много работал. Это был человек с большими амбициями. Интересно, кем он стал.
— У тебя больше нет каких-либо сведений о нем?
— Никаких.
Ответ был столь кратким, что шотландка поняла: не следовало больше расспрашивать об этом. Они подходили к восхитительным маленьким кирпичным домикам в новогреческом стиле, который так нравился Черил.
— Когда мне было восемнадцать, — сказала она, — я мечтала когда-нибудь пожить в таком домике.
— Ты смотрела широко.
— Да, у нас были амбиции…
— А кем он хотел стать, этот… Стефен?
— Адвокатом, но я вспоминаю, что он интересовался также и политикой.
— Новый Кеннеди?
Черил улыбнулась.
— Может быть, но, откровенно говоря, не думаю, чтобы он был идеалистом в такой степени.
— Вы подумывали пожениться?
— По-настоящему нет. Знаешь, в двадцать лет я не старалась окончательно осесть. Понадобилось, чтобы Брюс принял решение за меня.
— Стефен не подталкивал тебя в этом направлении? Сколько ему было лет?
— На восемь лет старше меня, он заканчивал учебу.
— То есть он был старше Брюса?
— Немного старше…
Кэтлин не решилась сделать вывод, который сам собой напрашивался: то, что Брюс был моложе Стефена, означало, что дело было не в возрасте. Она начала думать, будто эта связь плохо кончилась, но не решалась уж слишком много выспрашивать у своей подруги.
— Видишь ли, — продолжала Черил, — мы больше задумывались о том, как каждому преуспеть в своей профессии, чем о проблеме воспитания детей. Но я вспоминаю, что мы пообещали друг другу когда-нибудь поселиться в одном из этих домов.
— Твой собственный дом похож на них…
— Ты права, я не так уж далеко ушла от осуществления моей мечты в этом плане. Брюс мне всегда предоставлял полную свободу в его обустройстве по моему вкусу.
— И он не так уж плохо преуспел в жизни!
— Да. Лишь я одна пошла другой дорогой. Мне надо было бы стать художником или скульптором и жить с блестящим адвокатом.
— Ты стала матерью семейства, живешь с блестящим специалистом по рекламе… Теперь тебе осталось взяться за скульптуру. Я убеждена, что Брюс будет первым, кто подтолкнет тебя на этот путь…
— Главное — ничего не говори ему!
— Почему?
— Потому что… я не хочу огорчать его…
— Не понимаю. Чем бы ты его огорчила? Он восхищается твоими художественными способностями, и ты это хорошо знаешь!
— Будничные способности. Одно дело — обставлять свой дом или даже держать магазинчик, и другое — отдаваться душой и телом своему искусству. Он рассчитывает на меня в отношении семейных дел, и он прав. Это немного похоже на то, как если бы мы подписали контракт: мне следовало рассказать ему правду с самого начала, вместо того чтобы ломать эту комедию в течение десяти лет. Ну и как же он, по-твоему, должен понимать мой резкий поворот на сто восемьдесят градусов?