Такой смешной король! Повесть третья: Капкан - страница 13

Кто не помнит этого юркого русского с густой кучереватой шевелюрой, о ком вначале никто даже не мог сказать, какого он звания: в гражданском костюме с тельняшкой под пиджаком, на голове морская фуражка. Моряк — не моряк, военный — не военный. Как Векшель… Зингер-Золинген. Что начальство — было видно по тому, как часовые матросы пропускали его и в парк, и в замок, отдавая честь. Павловский.

В свое время Майстер заставлял и Алфреда ходить по следам этого человека: искали «друзей» Павловского, понимая, что сам он конечно же вряд ли остался на Острове ждать «вознаграждения» от тех сограждан, кого откопали в замке. Увы! И друзья этого предприимчивого малого тоже не жаждали всенародно признания. Усилия гестапо не увенчались успехом. Правда, удалось схватить неких зубных врачей мужа и жену, производивших с разрешения Павловского какие-то чисто медицинские «опыты» (за сколько времени сварится человеческая рука?) с приговоренными. Оказывается, он был на острове начальником военной разведки. Это его команда охраняла подступы к замку, это его пьяные матросы в начале войны постреляли наличествующий скот на городской бойне и вывезли из города на грузовиках. Задушевным другом Павловского являлся якобы некий Рииз — эстонец с «чистой душой», теперь снова объявившийся на острове.

Вспомнилось, как Павловский шпиона ловил…

Немецкие самолеты бомбили базы, а Павловский думал думу: откуда они знают, где базы? Арестовали крестьянина: тот негодяй пахал в белой рубашке с белой лошадью! А борозда вела в сторону склада с горючим… Вот каким способом крестьянин немцам место горючего указал. Горючее перепрятали на всякий случай. Однако загадка: как бы повернул свою борозду крестьянин, если бы пришлось ему на ходу указать новое место расположения базы с горючим? «Шпиона» схватили, и не надо ломать голову над его дальнейшей судьбой…

Алфред скрывался первое время у Земляники в Кабула. Однако в деревне невозможно следить за происходящим в городе, а быть в курсе дел считал необходимым. Может же статься, что и не ищут его вовсе… Иллюзия, конечно. И он это понимал. С другой стороны, если ищут, то не так и сложно вычислить, у кого и где он может прятаться. После всевозможных прикидок, калькуляций, гаданий он и решил поселиться в городе — в доме на Малой Гавани, в квартире за железной дверью.

Скрывался не скрывался, но жил скромно, не высовывался. Павловского не видно, не слышно. Однако в городе — Рииз, хотя, говорили, он не занимал особых должностей. Но и это тоже: сегодня не занимает, завтра наоборот.

В немецкое время в торжественной комнате небесно-синего дома вместе с информацией о жизни Король слышал и аккордеон, как известно, сгоревший вместе с домом. Теперь в ателье Калитко информацию он получал главным образом на русском языке, и Королю трудно было ее освоить, несмотря на помощь Ивана. Часто звучала она и на смешанном эстонско-русском языке. Мелодии же извлекались из патефона.

Впрочем, только русские называли сей ящик патефоном. Король считал его самым настоящим граммафоном без трубы. Пластинки звучали преимущественно на русском, особенно часто Гриша-Пограничник ставил одну: «У самовара я и моя Маша…» — единственные слова, запомнившиеся Королю. Были и другие пластинки, даже на английском языке, среди и Король узнавал знакомые мелодии из оперетт, которые часто играл Алфред. Лично Его Величество обожал неаполитанские песни в исполнении Бенжамина Джильи…

И вот Короля разбудила все та же песня: «У самовара…»

Ивана уже не было. Куда он так рано? Но как все-таки раздражает этот запах табачного дыма, которым пропиталась их постель! Король вспомнил Векшеля. Вскочил, живо обулся. Одеваться не было необходимости: они с Иваном обычно не тратили время на раздевание. Нет, нет, верхнюю одежду они скидывали и вешали на веранде, где висели пальто и по вечерам одежда гостей. Обувшись, он вошел в общую комнату, здесь мольберты с картинами Калитко и Замовского, особенно бросалась в глаза «Истерия» — черт знает чем размалеванное полотно, занимавшее солидный кусок стены. У окна длинный стол, за которым обычно пировали посетители Жоры. Стол развернут так, чтобы можно было сидеть и на пыльном старом диванчике.