Такой смешной король! Повесть третья: Капкан - страница 5

стр.

Заморский передвигался по улицам, словно крался. Король с интересом следил за ним, надеясь увидеть, коснется он каблуками тротуара хоть раз, — не дождался.

Встречал он Заморского и в обществе других людей, мужчин и женщин, и установил, что между собой они говорили на языке, который ни на какой не похож; при немцах он встречался Королю с немцами и говорил по-немецки, в этом Его Величество уже разбирался, но всегда везде на цыпочках… Король не знал, что и думать — с какой планеты эта личность?

Он очень удивился, застав однажды Заморского у Калитко. Тогда-то, собственно, он и узнал, что этот странный тип есть Заморский, хотя никто ему не объяснил, что это означает. Надо сказать, что Жора Калитко говорил неплохо на родном языке Короля Люксембургского — на эстонском, но вместо «ты» он говорил «те», вместо «сюда» — «суйда», вместо «пришел» — «ушло» и так далее. Примерно так же великолепно объяснялся на эстонском и Заморский, которого никто не называл по имени. До чего же интересный получался у Жоры с Заморским говор, когда они оба спорили «по-эстонски»!

Часто бывали у Калитко красивая русская женщина, Ирина, и пограничный офицер Григорий. Что офицер — пограничник, Королю разъяснил Маленький Иван: такая ярко-зеленая форма с двумя рядами пуговиц на кителе принадлежит только пограничникам. Приходили к Жоре и другие люди, главным образом одалживать керосин для примуса.

Когда к Жоре приходили гости, почти всегда распивали водку. Гости сидели в передней комнате за длинным дощатым столом, в это время в задней, где у Калитко расставлены топчаны, коротали время Иван с Королем, валяясь на «кровати» за картинами, на той самой, которую Иван называл нарами, что также для уха Короля звучало непривычно. Таким образом, первая комната в ателье Калитко стала для Короля своего рода «торжественной»: здесь также говорилось про жизнь, следовательно, отсюда исходила информация о ней.

Очень скоро смекнул Король, что Ирина с Григорием каждый раз остаются вдвоем в ателье, остальные один за другим уходят, последний Жора. Уходя, он и Короля с Иваном прихватывает, говоря:

— Ну-с, лежебоки! Давайте проветримся на ночь…

Так бывало и среди бела дня. Спрашивается: зачем проветриваться днем? Правда, днем Калитко обычно гонял их в замок: «Сбегайте, ребята, в свой склад, может, там еще табачок завалялся».

Под складом разумелось родовое поместье Его Величества. Табак здесь уже давно не валялся, и об этом знали все — и Иван, и Король, и сам Калитко. То был предлог выпроводить их из дома. Король прекрасно понял: у Ирины и Григория любовь. Им необходимо прижиматься и тайно целоваться, но сада своего, как у Земляники, у них нет, вот и встречаются у Жоры.

Побывать в замке Королю всегда интересно. Казалось бы, что притягательного в нем? Вроде все здесь знает… А Иван? Он всегда с удовольствием провожал Короля. Едва оказавшись в стенах замка, Король преображался, становился значительным, даже по-своему величественным. Ему нравилось демонстрировать свое превосходство в знании как замка, так и всевозможных случаев из его истории, и держался так, словно сведения, какими был богат или какие выдумал, он получил как бы в наследство от своих предков — ушедших в иной мир давних владельцев замка; про герцога Магнуса говорил этак скороговоркой, называя его по-свойски просто Магнусом, словно какого-нибудь двоюродного-троюродного дядю. Кое-что он читал, кое-что слышал про шведских королей, имевших отношение к замку в Журавлях, и врал об этом безбожно, нес несусветную чушь. Как не соврать, когда эта ворона, темнота, то есть Иван, слушает, забывая закрыть рот…

Конечно, он счел возможным приглашать Ивана в свой замок как равного, потому что… Если честно признаться, других вассалов у него в данное время не было. Кроме того, очутившись без собственного двора, даже без повара, словно в изгнании, он был гостеприимно принят простыми людьми — народом в ателье Жоры, а ввел его сюда не кто другой, как Иван Родионович. Король Люксембургский не мог допустить, чтобы когда-либо в его адрес имелось основание сказать, будто он лишен благородства.