Вернувшись домой, Рёскэ тайком от Масако пересчитал банкноты. В чемодане, битком набитом купюрами по тысяче и по десять тысяч, оказалось более сорока миллионов иен.
Свои миллионы Рёскэ положил в несколько банков, и теперь, казалось бы, они с дочерью могли жить припеваючи. Он, конечно, не мог сорить деньгами из опасения встревожить Масако, но рисковать свободой, угоняя такси, больше было ни к чему.
Три дня Рёскэ провел дома, но отдыха не получалось, он почему-то не находил себе место. На четвертый день он проснулся ровно в полночь и почувствовал, что больше дома без дела не высидит. Какое это было наслаждение — проходить через ночную диспетчерскую, выбирать из всех стоящих в гараже машин одну, садиться в нее и вырываться на волю! А кружить по городу, высматривая пассажиров, и думать; вот он, мой! «Видно, мне на роду написано быть таксистом, — вздохнул Рёскэ. — Без этой работы, без этого напряжения нервов и сил я скисну, превращусь в старую развалину».
Он встал и пошел в пижаме на кухню варить кофе.
— Пап, ты чего? — высунулась из своей комнаты Масако. — Ты же собирался отдохнуть от работы.
— Собирался. Но, видать, без работы мне нельзя.
Вспомнив о лежащих по банкам сорока миллионах, Рёскэ, оправдываясь не столько перед дочерью, сколько перед самим собой, сказал:
— Да и нельзя долго отдыхать. Вредно для здоровья.
— Ну, тогда я приготовлю тебе поесть.
Рёскэ не спеша, как всегда, собрался, и дочка проводила его до двери. Поджидая на улице такси, он раздумывал: куда бы наведаться сегодня? На душе было хорошо, и он вдохнул ночную прохладу полной грудью.
Перевод с японского Г. ЧХАРТИШВИЛИ