Там, где шумят михайловские рощи - страница 15
Из окончательного текста романа строфа эта ушла. Но интересно заметить, что псковская дама Дурина и Мизинчиков существовали в действительности. Дурина — соседка Пушкина по Михайловскому. Мизинчиков — псковский помещик Пальчиков. Очевидно, их, как и прочих окрестных помещиков, чрезвычайно шокировал простонародный костюм Пушкина. Алексей Николаевич Вульф рассказывал, что, увидев Пушкина на ярмарке «в русском платье», весь новоржевский «бо-монд», то есть «высший свет», приезжавший в Святые Горы закупать вино и сахар, был «весьма… скандализирован».
Гулял Пушкин во всякую погоду, пешком или верхом.
Страсть к ходьбе он сохранил на всю жизнь.
Снова, как в юности, бродил он по лесам и полям, по пустынным берегам озёр и Сороти, обдумывал строфы «Онегина», сцены «Бориса Годунова». Иногда останавливался и громко вслух произносил сочинённое.
Встречные крестьяне изумлялись. «Иду я по дороге в Зуево (Михайловское), а он мне навстречу, — рассказывал один, — остановился вдруг ни с того ни с сего, словно столбняк на него нашёл, ажно я испугался, да в рожь и спрятался, и смотрю; а он вдруг почал так громко разговаривать промеж себя на разные голоса, да руками всё так разводит, — совсем как тронувшийся…»
Громкая декламация на пустынном берегу озера пугала гнездившихся в камышах диких уток.
Рифмы «томили» Пушкина и во время верховых прогулок. Однажды, когда друзья поэта восхищались сценой у фонтана из «Бориса Годунова», объяснением самозванца с Мариной Мнишек, Пушкин рассказал, что первоначально, по его мнению, эта сцена была несравненно лучше. Он сочинил её, возвращаясь верхом из Тригорского. Но приехал домой и не смог сразу записать. В банке из-под помады (она служила чернильницей) высохли чернила.
Гуляя, поэт заходил в соседние деревни.
Держался он просто, приветливо и даже (невиданное дело!) здоровался за руку со знакомыми мужиками. «Пушкин — отлично-добрый господин, — говорили крестьяне. — Он никого не обижает и награждает деньгами за услуги даже собственных своих людей. Они не могут нахвалиться своим барином».
Соседей-помещиков поэт избегал. Он сам рассказывал в письме к В. Ф. Вяземской: «Что касается соседей, то мне лишь поначалу пришлось потрудиться, чтобы отвадить их от себя: больше они мне не докучают — я слыву среди них Онегиным».
Погожие летние дни вносили хоть некоторое разнообразие в деревенскую жизнь Пушкина. Но лето в Псковской губернии недолгое.
Затем начинались дожди. «У нас осень, дождик шумит, ветер шумит, лес шумит, шумно, а скучно!»
И снова всё вокруг переменилось. В Михайловское пришла зима. Выпал снег. Начались морозы. Господский дом замело чуть не по самые окошки. Затопили печи. Топили их только в кабинете да в комнате Арины Родионовны, в других помещениях — от случая к случаю. То ли печи были неисправны, то ли рано закрывали трубы, в доме всегда попахивало угаром.
Зимою жизнь Пушкина становилась ещё скучнее, уединённее. Но привычек своих он не менял. Проснувшись — купался. В баньке была приготовлена для него ванна с холодной водой. За ночь воду затягивало льдом. Пушкин разбивал лёд кулаком, окунался и, быстро одевшись, выходил во двор. Там ждал осёдланный конь. Короткая прогулка — и снова домой.