Там, где шумят михайловские рощи - страница 16

28 января 1825 года Пушкин писал Вяземскому из Тригорского: «Пишу тебе в гостях с разбитой рукой — упал на льду не с лошади, а с лошадью; большая разница для моего наездничего самолюбия».

Зимою даже в Тригорском Пушкин бывал реже. Сидел дома и писал. А в долгие зимние вечера единственным развлечением служили книги да сказки няни.

Человек не столь творческий, не столь сильный духом, как Пушкин, неминуемо в такой обстановке погрузился бы в праздное безразличие или впал бы в отчаяние. Но для Пушкина рядом с внешне неприглядным, тоскливым существованием в глуши шла другая жизнь — напряжённая, творческая. Она укрепляла силы, бодрила, давала удовлетворение и радость. Пушкин сам говорил, что в Михайловском его спасли труд, поэзия. «Поэзия… спасла меня, и я воскрес душой».

Пушкин приехал в михайловскую ссылку уже будучи известным поэтом. Слава его гремела по всей России. Жуковский писал ему: «По данному мне полномочию, предлагаю тебе первое место на русском Парнасе».

«Руслан и Людмила», «Кавказский пленник», «Бахчисарайский фонтан», десятки превосходных стихотворений — их с восторгом читали все, кто был мало-мальски обучен российской грамоте. Пушкина любили, ему удивлялись.

И тем сильнее возмущала широкую публику участь первого поэта России. Дельвиг писал из Петербурга в Михайловское: «Я не видел ни одного порядочного человека, который бы не бранил за тебя Воронцова… Ежели б ты приехал в Петербург, бьюсь об заклад, у тебя бы целую неделю была толкотня от знакомых и незнакомых почитателей. Никто из писателей русских не поворачивал так каменными сердцами нашими, как ты».

Друзья опасались за Пушкина. «Как можно такими крутыми мерами поддразнивать и вызывать отчаяние человека! Кто творец этого бесчеловечного убийства? — гневно спрашивал Вяземский у Александра Ивановича Тургенева, узнав о ссылке Пушкина в деревню. — Или не убийство — заточить пылкого, кипучего юношу в деревне русской?.. Неужели в столицах нет людей более виновных Пушкина? Сколько вижу из них обрызганных грязью и кровью! .. Да постигают ли те, которые вовлекли власть в эту меру, что есть ссылка в деревне на Руси? Должно точно быть богатырём духовным, чтобы устоять против этой пытки. Страшусь за Пушкина!.. Признаюсь, я не иначе смотрю на ссылку, как на смертельный удар, что нанесли ему».

Удар действительно мог стать смертельным. Но те, кто на это рассчитывал, недооценили Пушкина, его духовных сил, непреклонности, терпенья. Он оказался тем богатырём духовным, которого не сломили ни деревенская глухомань, ни полицейский надзор, ни одиночество. Он вынес всё. И не только вынес, а к радости друзей и разочарованию врагов, как сказочный Антей, набрался свежих сил от родной земли.

Он сам говорил, что, несмотря ни на что, в деревне «хотя невольно, он всё-таки отдыхает от прежнего шума и волнений, с музой живёт в ладу и трудится охотно и усердно».

Обосновавшись в Михайловском, Пушкин начал свои «Записки». Первое время стихов почти не писал — не мог. Не было душевного покоя, вдохновения.

Но он знал — вдохновение придёт. И, обдумывая планы на будущее, просил брата и друзей присылать ему книг. Без книг он не мог ни жить, ни работать.

Книг требовалось множество, и притом самых разнообразных: поэма Баратынского «Эдда», альманах Дельвига «Северные цветы», альманах Рылеева и Бестужева «Полярная звезда», «Путешествие по Тавриде» Муравьёва, «Жизнь Емельки Пугачёва», «Историческое сухое известие о Стеньке Разине», «Библию, библию! и французскую непременно!», «Записки Фуше (отыщи, купи, выпроси, укради… и давай их мне сюда)», «Альманахов… в том числе Талию Булгарина», «Стихов, стихов, стихов!», «Разговоры Байрона!», «Сочинения Вальтера Скотта», «Книг, ради бога, книг!»