Там, в Финляндии… - страница 19

— Я вот сейчас тебя обогрею! — оглядывается на него Гришка и, сделав неожиданный выпад, тычет ему кулаком в зубы. А Кандалакша, лишь пошатнувшись от удара, способного свалить даже быка, удерживается на ногах.

— Крепок! Видать, еще не выдохся, черт! — изумляется Гришка и делает знак сопровождающим. — А ну, прощупайте-ка его, ребята!

Не заставив себя ждать, полицаи набрасываются на рослого лесоруба.

— За что бьете? — вступается за него только что очнувшийся Андрей. — Здесь и без вас немцы «потрудились», можно бы на этот раз без битья обойтись.

— Я тебе сейчас порассуждаю, падаль, вышибу дурь-то за других заступаться и куда не надо свой нос совать! — мгновенно звереет Гришка и, ухватив увесистое полено, со всего маху обрушивает его на тщедушное тело нашего бесстрашного товарища. Отвесив ему несколько убийственных ударов и оставив Андрея почти полумертвым, Гришка угрожающе поворачивается к нам:

— А ну, живей!

Перетаскав дрова и добравшись до разоренной палатки, мы решаем, как скоротать ночь. Из затруднения нас выводит Кандалакша.

— Погрудней лечь надо — только и делов! — предлагает он. — Никакой мороз не одолеет!

Мы следуем его совету, и вскоре палатка погружается в тревожную зыбкую тишину. Стихает и весь лагерь, только что взбудораженный необычной «увеселительной прогулкой» немцев. Лишь где-то за проволокой еще долго не смолкают отдаленный смех и оживленная перекличка сменившихся постовых, участвовавших, видимо, в ночном побоище, которое воспринимается ими как удачно проведенная боевая операция.

Просыпаемся мы задолго до подъема, но лежим в темноте не в силах пошевелиться. Выстуженная за ночь палатка напоминает настоящий ледник, и, скованные холодом и болью, мы отнюдь не расположены вступать в разговоры. Первым, не выдержав, заводит разговор Павло.

— Чего не встаете? — слышится словно из-под земли его глухой задиристый голос. — Ждете, когда подъем сделаю?

Его выступление палатка встречает с явной неприязнью:

— Захрипел репродуктор, а говорили — спортился.

— Проснулось чадо! Теперь до вечера не уймется.

На Павло эти нелестные реплики не производят ни малейшего впечатления.

— Поговорите у меня! — парирует он. — Выгоню вот на зарядку — мигом отрезвитесь!

Выведенные из терпения, мы грозимся:

— Смотри, как бы тебе вот зарядку не сделали! Что-то уж напрашиваешься очень.

Раздражение наше столь велико, что мы почти не владеем собой. Павло благоразумно смолкает, и в палатке снова воцаряется тишина. Из оцепенения нас выводит крик полицая.

— Подъ-е-ем!.. — разносится по лагерю его зычный голос.

Недвижные до этого копны тряпья приходят в движение и начинают подавать признаки жизни. Нам предстоит нелегкая задача. Спасаясь от холода, мы закутывались в тряпье с тщательностью, с которой мать пеленает ребенка, и теперь нам требовалось немало сил и времени, чтобы из этих «пеленок» выпутаться. Следуя примеру других, я делаю неловкую попытку освободиться от грузного хлама, но лишь больше в нем запутываюсь. В образовавшиеся щели, словно вода в пробоины корабля, тотчас же устремляются струи острого ледяного холода.

Яростные удары уже до основания сотрясают палатку:

— Подъ-е-ем!.. — надрывается полицай у входа.

Медлить больше нельзя, и мы переходим к более энергичным действиям. Когда удается освободить руки, дело начинается подвигаться быстрей. Еще несколько усилий — и мы отбрасываем тряпье в сторону. Холод в палатке сразу же дает себя знать. Превозмогая боль, с поспешностью, напоминающей подъем по тревоге, мы начинаем на ощупь лихорадочно натягивать на себя бумажное белье, полуистлевшие мешки, тысячу раз латанное обмундирование, все, чем только располагаем. Палатка наполняется усиленной возней, глухим сопением и привычным стуком деревянных колодок. Не обходится при этом и без ругани, к которой мы прибегаем, обнаружив неожиданное исчезновение в темноте портянок или какой иной принадлежности нашего туалета, только что бывших под рукой. И вот в этот момент, когда от холода у нас не попадает зуб на зуб и все наши помыслы сводятся к тому, чтобы согреться, откуда-то из темноты снова доносится неугомонный голос Павло-Радио: