Там, в Финляндии… - страница 8

Получив ответ, он заносит его в блокнот.

— Все ясно! Забрать вас сейчас с собой мы не имеем возможности, но не отчаивайтесь. Мы спасем вас. Обязательно спасем! Даю вам в этом свое морское офицерское слово. Ждите и не волнуйтесь. Скоро мы вас всех снимем отсюда и доставим на землю.

Обнадежив нас, он спускается с сопровождающими на катер и отчаливает от «Гинденбурга». Появление и поведение финского офицера производит на всех нас самое благоприятное впечатление, и, сгрудившись на палубе, мы даже машем ему вдогонку.

— Вот человек — не чета фашистам: и поговорил по-людски, и объяснил все, и обнадежил…

Настроение после этого визита у всех заметно приподнялось. Появилась реальная надежда на спасение, не верить в которую значило не верить финскому офицеру, а мы ему почему-то безусловно верили и всецело полагались на него. Он и на самом деле не обманул наших надежд и сдержал свое слово. Уже во второй половине дня к полузатопленному «Гинденбургу» прибыла открытая шаланда, буксируемая беспалубным катером. Оставив шаланду невдалеке, катер направился к нам. Он оказался длинным и довольно вместительным, явно предназначенным для перевозки людей. Один за другим мы спускаемся по веревочному трапу на катер, который, загрузившись до отказа, отвозит людей на шаланду и, разгрузившись, возвращается за следующей партией.

В один из таких рейсов я также оказываюсь на спасительной барже. Заполнив шаланду и сам загрузившись людьми, катер медленно трогается в обратный путь. Я бросаю последний взгляд на покидаемый нами «Гинденбург» и неожиданно для себя замечаю, что, освободившись от половины людей, он как будто бы несколько выровнялся и даже немного всплыл. Стала видна огромная зияющая рваная пробоина в правом борту, ранее скрытая под водой. Корабль напоминал в этот момент смертельно раненого зверя, делающего перед неминуемым издыханием последнее конвульсивное усилие. На борту его отчетливо видны фигурки оставшихся до следующего рейса товарищей по несчастью. Они машут нам руками и что-то кричат.

Прощай, «Гинденбург», наше недолгое роковое пристанище, едва не ставшее для нас могилой! Тебе суждено теперь навеки остаться в нашей памяти. Все дальше и дальше уносит нас от него работяга катер. «Гинденбург» все заметней уменьшается в размерах, пока не превращается в еле заметную точку, чтобы затем навсегда исчезнуть из наших глаз.

Впервые за эти тревожные дни спокойствие, наконец, нисходит на нас, и мы наслаждаемся покоем, сбросив с себя тяжесть оставленных позади волнений и тревог. Желанный берег вначале возникает перед нами в виде узкой темной полоски земли, а затем предстает в причалах и портовых сооружениях большого города. Один за другим мы вступаем на обетованную землю Финляндии. За нашей высадкой не без интереса наблюдают портовые рабочие.

— Что это за город? — кричим мы.

— Турку, — немногословно отвечают они.

Вот оно, оказывается, где мы очутились! В Турку, бывшем Або, втором по величине городе Финляндии, некогда бывшей ее столице. Вот куда забросила нас беспокойная и незадачливая наша судьба! Что теперь с нами будет и куда еще она заведет нас?

И, как бы отвечая на этот вопрос, она, судьба, тут же не замедлила о себе напомнить. Невесть откуда взявшись, нас оцепляют позорно сбежавшие с корабля конвоиры. Выстроив всех в походную колонну и не дожидаясь прибытия оставшихся на «Гинденбурге», они выводят нас в город и с видом героев и победителей, подтянувшись и приосанившись, важно конвоируют по его улицам. С любопытством останавливаются и смотрят на нас многочисленные прохожие, а некоторые из них что-то доброжелательно кричат. По их крикам нетрудно догадаться, что они неплохо осведомлены о нас.

Разместили нас на окраине Турку, в какой-то низинке, в пустующем лагере, обнесенном колючкой. В лагере мы разбредаемся по добротно сбитым финским баракам, которые явно не рассчитаны на военнопленных, и, забравшись на пахнущие древесной смолой нары, предаемся сладостному короткому покою, зная, что мы находимся на твердой земле и морская глубь нам не угрожает.

Через несколько часов после нас в лагерь прибыли оставленные на «Гинденбурге» товарищи. Радостными криками мы встречаем их. Ликование наше, однако, омрачается тем, что вслед за ними к лагерю подвозят и сваливают в кучу перед воротами тела тех (а их было немало), кто нашел смерть на злосчастном транспорте. Собранные со всего корабля, они лежат в самых нелепых и неестественных позах. Были ли они задавлены при начавшейся панике или же скошены пулями при ночном обстреле, сейчас это не имело никакого значения, да и мало кого по существу интересовало.