Танцовщица из Хивы, или История простодушной - страница 5

Родителей я обманула, сказала, что у бабушки за коровьим стадом смотрела и за собой ухаживать времени не было, ленилась. Да честно говоря, у нас дети в основном босиком бегают и довольно грязные. И это еще мягко сказано. У кого баня есть или душ, те купаются. А у кого нет, берут ведро с водой и выливают на себя. И все дела. У некоторых есть примитивный умывальник. Но для умывания можно использовать и кувшин. Средств много. А если на канале или на озерах купаешься, все равно не станешь чистенькой, потому что вода в них глинистая, вот так. И откуда здесь взяться чистоте? В общем, мой внешний вид не очень всех поразил. Родители так и не узнали и не догадались, что со мной произошло, а я молчала.

А потом пришлось мне с моими косами проститься, потому что еще там, в пустыне, в пастушеском шалаше голова моя начала чесаться. Теперь же вши выползали прямо наружу. Целыми днями и ночами чесала я свою голову, всю кожу содрала до крови. В конце концов папа меня постриг наголо. Жалко было расставаться с моей длинной косой. Но с другой стороны, хорошо, что ее у меня не стало, потому что я помнила, как в пустыне один жестокий гад обмотал мои волосы на руку себе и тянул и душил меня ими и как ужасно, и страшно, и больно мне было. Вот об этом вспоминала — и уже не хотелось носить косы. Слава Богу, что они меня не подожгли, что я жива осталась. А если бы подожгли, я бы уже мертвая была. Когда об этом думаю, меня как судорогой сводит, места себе не нахожу.

Вам, наверное, интересно узнать побольше о моей семье.

Начну с моего деда, необычного человека, а потом и об отце расскажу. У него тоже тяжело жизнь складывалась.

Эта часть моей истории так и называется:

Папиного отца звали Сиддик-махсум, или «мулла Сиддик». К нему приезжали из разных кишлаков за помощью. Он молился за людей, писал им разные заговоры от сглаза, порчи, примирял мужей с женами, привороты делал и даже написал книгу по магии (из-за этой книги спустя десятки лет вся семья рассорилась). И еще он женщин лечил от бесплодия. Мужья сами приводили к нему своих жен и оставляли на несколько дней. У деда в дверном проеме висели женские наши национальные штаны. Когда женщина входила, он говорил ей: «Быстро сними штаны!» Если женщина возмущалась, он ее отправлял назад со словами: «Я же тебя просил с дверей штаны снять!» А другие оставались, и почти все потом беременели. Уж как он их лечил? Бесплодной оставаться большим горем было. И много потом похожих на деда детишек бегало в соседних кишлаках.

В то время религия запрещалась, церкви и мечети закрывали. Но люди все равно хотели верить и находили в своих селах тех, кто, несмотря ни на что, продолжал исповедовать и совершать обряды.

Однажды ночью моего деда забрали прямо из дому. Репрессировали. Он был сослан в Сибирь на десять лет. Моему отцу Низомиддину было тогда три годика. Моя бабушка Ниязджан осталась одна с пятью детьми. А время было страшное и голодное — тридцатые годы.

Женщине одной невозможно. Ниязджан перешла жить к Садулле, брату своего репрессированного мужа. У Садуллы было своих восемь детей. Теперь им стало еще тяжелее. Всю семью кормил один Садулла. Он был цирюльником и еще совершал обрезание мальчикам, для этого у него были специальные инструменты: отточенный и расщепленный на конце тростник и складной нож-бритва (мне о них муж рассказывал, ведь женщин на обрезание не допускают!).

Обрезание у нас делают мальчикам трех и пяти лет. Раньше обрезание делали дома. Мальчиков укладывали на пол, под ноги клали специально сшитые из атласа красивые подушки, держали за руки и отвлекали, показывая деньги, игрушки, подарки. А колени закрывали полотенцем, чтоб они не видели, что происходит. Кусочек кожи зажимали в прорези тростника, и — чик! — бритвой. Они ничего понять не успевали. Потом мальчиков поздравляли с тем, что они теперь настоящие мужчины, дарили деньги, подарки, и на другой день они уже бегали по двору.

Дядя Садулла не был бедным, но был очень жадным. Продукты запирал в кладовке, а ключ всегда цеплял булавкой к поясу своих штанов. Даже ночью не расставался с ключом. Свою семью он кормил хорошо, а бабушке Ниязджан давал для детей совсем мало еды. От голода двое детей умерли. Низом, как сокращенно звали моего папу, все время плакал.