Танги - страница 4

— По тому праву, что я не желаю… Я не хочу трезвонить по всему городу, что у меня есть сын. Ты должна понять, что я собираюсь заново построить свою жизнь и что у меня есть самолюбие…

— У меня тоже есть самолюбие! Я хочу сама зарабатывать на жизнь себе и своему сыну. Я буду работать. И никто не может помешать мне уехать туда, куда мне захочется…

— Предупреждаю тебя, что нам уже осточертели всякие социалисты, коммунисты — весь этот сброд, хлынувший к нам из Испании. В ближайшие дни вас всех отправят в теплое местечко…

— Это что — угроза?

— Скорее добрый совет. Проваливай отсюда в Америку или куда тебе вздумается, но чтоб я никогда больше не слышал ни о тебе, ни о твоем сыне!

— Я уеду, когда захочу и куда захочу. Стыдись!.. Но, видно, ты уже потерял всякий стыд.

Танги слушал эту ссору. Ему хотелось плакать. Он больше любил мать, чем отца. Ведь он был маленький и прожил с ней всю жизнь. Но его огорчали их раздоры. Ему хотелось жить с ними обоими, и он сердился на них за эти вечные скандалы. Они отнимали у него счастье.

Была ранняя весна. Ближний лес стоял красивый как никогда. Они выехали из городка на рассвете. Танги почувствовал, как что-то оборвалось у него внутри. Он помогал матери запаковывать чемоданы и размещать вещи в машине, которая должна была отвезти их в Клермон-Ферран. Пришел Робер проститься с ним. Танги пожал ему руку, затем сел в машину рядом с матерью. Машина тронулась. Он повернул голову и взглянул на маленький домик, спрятавшийся в зарослях сирени. Вскоре он исчез. Том бежал за машиной, свесив язык чуть ли не до земли. Танги смотрел на него. Понемногу пес начал отставать. Но все не сдавался. Он упорно мчался за машиной по самой середине дороги. Танги ничего не говорил. Но вдруг громко зарыдал.

Клермон-Ферран оказался таким же грязным городом, как и Марсель. Там было много заводов. Танги жил с матерью в маленькой невзрачной гостинице. Он проводил долгие часы в узкой, длинной комнатке, дожидаясь возвращения матери. Она бегала в поисках работы. Найти работу было не легко. Иностранки должны были иметь трудовые карточки. Кто не имел работы, не получал карточки, а кто не имел карточки, не получал работы. Эта трудная задача казалась Танги неразрешимой. Он даже не смел спрашивать у матери, каковы результаты ее поисков, такая усталость сквозила в ее взгляде. Он старался развлечь ее и говорил о чем-нибудь постороннем. Он никогда не жаловался на голод, хотя горячая еда стала для него далеким воспоминанием прошлого. Мать кормила его только бутербродами и фруктами. Изредка она приносила ему бутылку минеральной воды, что приводило его в восторг, так как он очень любил «колючую воду».

С каждым днем он все больше тосковал о маленьком домике в окрестностях Виши, где впервые познал счастье: у него была там собака, товарищ, школа; каждую неделю отец возил его на прогулку в лес. Он спрашивал себя, будут ли у него когда-нибудь снова дом, товарищ и собака. Танги не испытывал ненависти к отцу, в глубине души он даже грустил, что больше его не видит. Он смутно понимал, что мать старается восстановить его против отца и внушить ему то, что она называла «праведной ненавистью». Но Танги чувствовал, что не может ненавидеть. Ему недоставало субботних вечеров, когда отец садился в кресло и принимался за газеты. Пахло табачным дымом, слышно было, как в кухне возится мать. Танги не мог забыть эти редкие минуты покоя, когда он тихонько сидел в уголке и читал сказки Андерсена.

Теперь, в Клермон-Ферране, дни казались ему такими длинными, серыми!.. Он не включал света, так как хозяин гостиницы говорил, что они жгут слишком много электричества. Сидя в темноте, он смотрел в окно на снующих внизу пешеходов. Как-то вечером он увидел шедших с песней бойскаутов. Вернувшись, мать застала его в слезах. Она спросила, о чем он плачет, и он ответил, что хотел бы быть бойскаутом и уйти далеко в лес.

— Бедный мой малыш! Ты такой худышка, такой слабенький, тебе это не по силам! Еще схватишь там воспаление легких и, пожалуй, не вернешься назад. Ты не годишься для таких забав!