Танго втроём. Ветреное счастье - страница 21

— А ты по делам ли так просто? — обязанности кондуктора гнали Серафиму вперёд, к задним дверям автобуса, где сидели и стояли плечом к плечу безбилетные пассажиры, только и мечтающие совершить поездку за государственный счёт, но любопытство было сильнее долга. — Говорят, ты скоро будешь отцовский дом продавать, правда аль нет?

— И кто же такое говорит? — вместо ответа поинтересовался Кирилл, но провести Серафиму было не так просто.

— Значит, продавать решил. А почём будешь просить? Дорого? — забыв о несознательных гражданах, Голикова наклонила голову к плечу и по-сорочьи посмотрела на Кирилла снизу вверх. — Дорого не дадут, — ту же уверила она, — ты сколько в Озерках-то не был, уж, почитай, лет десять?

— Ну как же десять, когда я на похороны мамы приезжал? — возразил Кирилл.

— Погоди, Анны в каком не стало, — компьютер Голиковой дал сбой, — в семьдесят первом? Или в семидесятом?

— Она умерла в сентябре семидесятого, через месяц четыре года будет, — негромко проговорил Кирилл.

— Да, хорошей была Аннушка женщиной, она у меня до сих пор перед глазами как живая стоит, — выдохнула Фима. — Уж скоро четыре года… Время-то как летит… — нарвав целую кучу билетиков, Серафима отсчитала Кириллу сдачу с рубля.

— Тёть Фим, мне не один билет, мне три, — Кирилл высыпал мелочь обратно в руку Голиковой.

— А разве ты не один? — подхватилась она. — Или что, уже покупателей везёшь?

— Нет, какие там покупатели, — Кирилл усмехнулся обходному маневру вездесущей кондукторши. — На заднем сиденье жена и сын, так что мне, пожалуйста, три билета.

— Вона оно что… — чёрные брови Голиковой взметнулись к рыжим колечкам волос надо лбом. — А ты, значит, женатый? Надо же, а говорили, ты, наоборот, развёлся.

— Я уже два раза развестись успел и три — жениться, — негромко, словно по большому секрету, сообщил он.

— Дурное дело нехитрое, — поджала губы Серафима и, встав на цыпочки и изо всех сил вытянув шею, бросила взгляд на заднее сиденье автобуса.

Трясясь в такт выбоинам дороги, стоящие вплотную друг к другу пассажиры почти целиком загораживали обзор, несомненно, из вредности мешая низенькой тётке Фиме получше разглядеть лицо третьей по счёту избранницы Кирилла.

— Постой-ка, а это часом не Шелестовых дочка будет? — Серафима, изогнувшись, встала на носки.

— Точно, тёть Фим, она, — подтвердил Кирилл. — Да вы же её, вроде, знаете.

— Знаю… знаю… я много кого знаю… — неопределённо сказала Серафима. — Граждане, готовим мелочь, не задерживаем!.. А ты… — Голикова помедлила. — А ты с первой-то своей, Голубикиной Машкой, совсем порвал али как?

— А к чему вы это спросили? — Кирилл ощутил, как, помимо желания, внутри него поднимается волна острой неприязни к этой громогласной женщине с бегающим взглядом.

— А к тому, что зря ты их обеих в Озерки приволок, — неожиданно выдала та. — Люди-то, поди, не слепые, они ведь всё видят.

— Что значит обеих? — растерялся Кирилл.

— Так на утреннем твоя бывшая приехала, тоже, говорит, в отпуск, — в голосе Голиковой слышалась откровенная ирония.

— Почему Вы решили, что приезд Марьи непременно связан со мной? — Кирилл еле сдерживался, чтобы не наговорить лишнего, неприязненно глядя на местную сплетницу. — Мы с Марьей давно посторонние люди, и нечего распускать слухи.

— А ты на меня глазами-то не строкай, — обиделась Серафима. — Может, она тебе и посторонняя, а вот ты ей — нет.

— Да с чего вы это взяли?! — прислушиваясь к себе, Кирилл с удивлением обнаружил, что его сердце бьётся чаще, чем обычно.

— А ты у ней самой спроси, — неожиданно обрубила Серафима. — Граждане, кто взошёл в Еловках, оплачивайте проезд, пожалуйста!

— Да что спросить-то? — вконец растерялся Кирилл.

— Ты проезд оплатил? — Серафима сурово сдвинула брови.

— Оплатил.

— Я тебе сдачу дала?

— Дали.

— Тогда не задерживай. Граждане, кто взошёл в Еловках, оплачивайте проезд! — повернувшись к Кириллу спиной, будто начисто позабыв о его существовании, Серафима Кузьминична двинулась вдоль прохода дальше, а он смотрел ей вслед и никак не мог понять, отчего его глупое сердце застучало быстрее.

— Уезжала бы ты, Марья, от греха подальше, — пыхнув вонючей папиросой, Николай Фёдорович прищурился, обождал, пока струя едкого дыма рассеется, и потёр глаза ладонями.