Танкисты Великой Отечественной - страница 15

В этот момент кто-то резко встал. Петраковский увидел курсанта Квитчука, его безумные глаза и гаркнул:

– Товарищ Квитчук, что бы вы сделали с этими поросятами?!

Квитчук аж подпрыгнул и диким голосом закричал:

– Я би его съив! Я би его съив! – Он упал на стол, его трясло, но он продолжал кричать: – Я би его съив! Я би его съив! – а затем замолк, но его продолжало трясти. Прибежала вызванная медсестра, дала понюхать нашатырь, сделала укол. Он успокоился, его отнесли на нары, и там он уснул мертвецким сном. Все были напуганы. На следующий день Квитчука отправили в лазарет, где он провалялся около недели, а Петраковскому мы объявили бойкот и не разговаривали с ним.

Чтобы хоть как-то подкормиться, приходилось идти на воровство. В подвальном помещении казармы находился овощной склад. Нашли мы способ, как туда пролезть, – втихаря сняли доску с пола казармы и спустили меня вниз на веревке. Я набрал два котелка кормовой свеклы. Она такая противная, но есть-то хочется! Разок мы так сделали, но потом отказались – подсудное дело. Рядом с училищем, отделенный от него трехметровым забором с колючей проволокой наверху, стоял хлебозавод. Бывало, после занятий уткнемся в окно, смотрим, как хлеб пекут, – аж слюни текут. Собралось нас трое, решили залезть туда. Перебросили меня через забор, я смешался с солдатами, приехавшими из разных частей получать хлеб, и буханок пять перекинул нашим на территорию училища. Надо обратно возвращаться, а как? Забор-то я не перелезу. Сел в машину с солдатами и вылез у ворот училища. Подхожу к КПП.

– Кто такой?

Спасло меня то, что я был связным командира взвода лейтенанта Маскевича.

– Я связной командира взвода Маскевича. Он меня вызывал.

– Сейчас проверим.

Набирает номер командира:

– Лейтенант Маскевич, курсант Брюхов ваш связной?

– Да.

– Проходи!

Если бы он спросил: «Вы его вызывали?», то мне бы хана. Я вернулся в казарму и говорю: «Нет, братцы, больше не пойду. Нас застукают». Рядом с нами спал курсант, имя которого я не хочу называть. Он услышал, что мы разговариваем, и начал нас шантажировать: «Вы своровали хлеб, если не поделитесь, я доложу!» Пришлось дать ему граммов 600–800. Он его сразу съел, но, поскольку был истощен, к утру у него случился заворот кишок. Его увезли в госпиталь. Труханули мы крепко, но нас никто не тронул. Или он сдержал слово и не выдал, или просто помер до того, как его успели допросить…

Курсанты ежемесячно получали 40 рублей. После получки, в воскресенье, я ходил на рынок, покупал на эти деньги килограмм моркови и тут же ее съедал: принесешь в казарму – надо делиться. Конечно, можно было написать родным, чтобы прислали посылку, но я понимал, что дома семья большая, они не могут помочь. Так что я писал, что питание хорошее, мне ничего не нужно. А многие не выдерживали, просили прислать. Придет такому посылка, он ее откроет и ест под одеялом, чтобы ни с кем не делиться. Конечно, это плохо, но как ты осудишь голодного за желание немножко растянуть ощущение сытости? Однако, несмотря на голод, воровства друг у друга не было.

После победы под Сталинградом поступило распоряжение создать агитбригады лыжников и пройти по близлежащим деревням, провести разъяснительную работу. Генерал Серков поручил сформировать агитбригаду лейтенанту Федорову (начальнику физподготовки училища) и начальнику политотдела. Нам объявили, что готовится лыжный агитпробег Курган – Свердловск. Его участникам будет положено усиленное питание. Это словосочетание «усиленное питание» подействовало магически. Все вдруг стали лыжниками и заядлыми походниками, и, когда начался отбор, перед кабинетом собралась толпа желающих. В свою очередь, зашел и я. Вид мой был жалок: рост 163 сантиметра, на ногах сапоги на четыре размера больше, на голове сидящая как колпак шапка на два размера больше, специально выбранная мною так, чтобы прикрывала отмороженные на соревнованиях уши. Лейтенант жалостливо меня осмотрел:

– Слушай, сынок, ты же ребенок! Ну какой ты лыжник?

– Я был чемпионом района. У меня 1-й разряд по лыжам, – умоляюще сказал я.

– Какой из тебя чемпион?!