Тарасик - страница 16

— Видал, — отвечает Тарасик. — У нас их дома полно.

— А еще в пещере есть топоры. Читал Тома Сойера? — спрашивает Азарий. — Ну так, в общем, там раньше жили разбойники. А около ихнего озера на камнях валяются ведра, кинжалы, сухие харчи. Когда тут строили дом, так разбойников нечаянно взяли и замуровали… Только мы план нашли. Я и ребята. Во дворе. Под трубой. Надо всю стенку обстукать. Где глухой звук, там потайная дверь.

И, подняв с полу ржавый и старый заступ, Азарий принимается осторожно поколачивать им по стене.

Под ударами заступа красиво крошится известка. Белые кусочки известки быстро и аккуратно ложатся на каменный пол.

— Глазарий! Говядина-жадина-а-а! Дай немножко постукать. Жалка-а-а, да? — подпрыгивая, просит Тарасик.

И, может, Глазарий дал бы постукать. Кто знает? Он дал бы заступ. Дал бы!.. Если бы…

Если бы не кочегар.

— Ага!.. Так вот вы зачем сюда позабрались? — раздается вдруг за спинами мальчиков тихий и ласковый голос подкравшегося к ним кочегара. — Хулиганить, дьяволы?

И он хватает Азария за воротник.

— Из двадцать пятой квартиры? Ясно! Так это ты, змей ползучий, на той неделе все каменья из-под водостока выворотил?

Кочегар задыхается. У него очень страшное, злое лицо.

— Дяденька, он не змей! Отпустите его! Мы искали пещеру. И ведра. И черепа, — говорит Тарасик.

— Чего ты мелешь? — спрашивает, поглядывая снизу вверх на Тарасика, кочегар. — От полу два вершка, а врет.

И он сейчас же хватает Тарасика второй рукой за воротник расстегнувшегося пальтишка.

Тарасик падает на пол. Кочегар подхватывает его. Тарасик опрокидывается опять. Как Ванька-встанька.

С кочегара от удивления слетает шапка.

— Цветочки жизни! — кричит он, опомнившись. — Дом только что отстроили, и сразу, — давай, давай, позаселили его хулиганами. Я вас на чистую воду выведу!..

— Не хочу я на чистую воду! Я домой хочу, — выворачиваясь из его рук, говорит Тарасик.

— Не хочешь? Вредитель!.. А может, хочешь людей обливать керосинами и дома поджигать? Отвечай. Ага! Как приперли к ответу, так замолчали, голубчики!

— Неправда, неправда, дядя! Мы не голубчики, — говорит Тарасик.

— Мы не голубчики. Хоть кого хотите спросите, — петушиным баском подхватывает Азарий.

— Отведите нас к папе, дядя! Мой папа вас вдарит, — выворачиваясь из рук кочегара, молит Тарасик. — Мой папа в вас плюнется! Па-а-апа!.. Па-аа…

Тарасик сидит на полу в кочегарке. С его руки слетела варежка. Пальцы у Тарасика растопырены. На каждом пальце короткий ноготок. Около ногтей заусенчики. На третьем пальце царапина. Рука залита чернилами.

Вот он — Тарасик. И вот его рука. Живая. Теплая. С царапинкой на самом длинном пальце.

Рука упирается в каменный пол. Тарасик ее разглядывает.

А над Тарасиком стоит кочегар.

Как теневой человек на стенке, который во сне один раз припугнул Тарасика: «А ну-ка, давай закрывай глаза или я тебя съем, Тарасик!»; как пустая темная комната, в которой не слышно дыхания другого человека, не слышно тепла, не слышно шагов ни мамы, ни папы, ни дедушки, — таким же ненастоящим кажется Тарасику кочегар.

— Дяденька, мы не голубчики! — говорит Тарасик.

— Хоть кого хотите спросите, мы не голубчики, — петушиным баском подхватывает Азарий.

— Там разберутся, кто вы такие есть! — говорит кочегар. И хватает Тарасика за воротник пальтишка.

— А где это, собственно, «там», браток? — раздается с лестницы знакомый сердитый голос.

И к высокому тощему кочегару, невесть откуда взявшись, подходит высокий и тощий дедушка Тарасика.

— Дедушка! — говорит чуть слышно Тарасик. (Он хочет броситься к деду, но кочегар крепко держит его за воротник пальтишка).

— Отпусти-ка! — наступая на кочегара, говорит дедушка.

Кочегар удивляется. Он отпускает Тарасика.

— И этого, глазастого, давай отпускай! — строго говорит дедушка.

Кочегар удивляется еще больше, поднимает брови, покачивает головой и выпускает из сжатой руки воротник Азария.

И тут случается чудо! Большой Азарий, который из третьего класса, который читал «Тома Сойера», который прошел сталактиты; Азарий, который все может — даже взять и вдруг подарить жестянку, — этот Азарий смотрит на дедушку и вдруг принимается громко плакать.