Тарзан. Том 2 - страница 31

Броситься на могучего Хорту-вепря с небольшим охотничьим ножом в руках было совершенным безумием. Так могло казаться всякому, кто знал Хорту лишь по наслышке, а Тарзана и вовсе не знал.

Хорта остановился перед человеком и стал на него глядеть. Отвратительные глубоко сидящие глаза зверя сверкали как уголья. Он тряхнул своей огромной головой.

— Пожиратель грязи! — произнес белый гигант. — Ты ешь нечистоты! Даже твоя туша воняет, но она жирна и вкусна. Я сегодня буду есть твое сердце, обладатель самых мощных клыков! Пусть мое сердце станет таким же диким, как твое!

Хотя Хорта и не понимал значения этих слов, он все же рассвирепел. Он видел перед собой голого мужчину — безволосое, слабое существо, осмелившееся стать на его пути — и он бросился в атаку.

Тарзан ждал, когда вепрь поднимет вверх свою страшную морду. Он рассчитывал тогда нанести ему удар в грудь. Хорта поднял морду — и человек-обезьяна быстрее молнии подскочил к зверю, присел на корточки и со всей силой всадил длинное острие охотничьего ножа в сердце Хорты-вепря. Затем он быстро отскочил в сторону и стал глядеть на предсмертную агонию кабана, а секундой позже уже лакомился горячим окровавленным сердцем зверя.

Насытившись, Тарзан помчался дальше, в самую глубь джунглей; он сегодня был в особенно бодром состоянии духа и потому не прилег отдыхать в тени дерева, как он имел обыкновение делать после еды. К селению Мбонги, чернокожего вождя, лежал его путь — к людям страстно ненавистного ему племени.

С реки, протекавшей через село негров, повеяло ветром. Тарзан подошел к селению со стороны реки. Жизнь реки всегда привлекала Тарзана. Он с удовольствием любил дразнить Джимму — сонного крокодила, когда тот грелся в лучах солнца, и весело было пугать стиравших свое скудное одеяние самок Гомангани и их балу, играющих на солнце.

Одна женщина с ребенком отошла по берегу несколько дальше обычного. Она искала раковины, которые можно было найти только в тине на берегу. Это была молодая негритянка, лет тридцати. Ее зубы были заострены, так как она принадлежала к племени, которое питалось человеческим мясом. На нижней губе у нее висела грубая медная серьга, оттягивавшая губу книзу, обнажая нижний ряд зубов и десну. В носу торчала деревянная тонкая спица, в ушах, на лбу и щеках висело множество металлических украшений. Подбородок и верхняя губа были раскрашены, и густые краски расползались по всему лицу. Женщина была совсем голая, только легкий пояс из трав покрывал ее бедра. Все считали ее красавицей, и она сама тоже; будучи из чужого племени, она пользовалась среди воинов Мбонги большим почетом.

Ее ребенок был мальчик лет десяти, стройный и для негра красивый. Тарзан, спрятавшись в густом кустарнике, глядел на обоих из своей засады. Он хотел, бросившись вперед, свирепо зарычать, чтобы насладиться картиной бегства испуганной самки и ее балу; но какое-то сложное чувство удержало его. Перед ним стоял балу, который был во всем подобен ему. Правда, кожа мальчика была черной, но разве это важно? Тарзан не видал белых людей. Он был уверен, что представляет собой единственный экземпляр этой странной породы.

Тарзану вдруг пришла идея: а что если сделать этого мальчика своим балу? Он будет заботиться о нем, кормить, защищать и сообщать ему тайны тех знаний, которыми обладает лишь он один, Тарзан, получеловек, полуобезьяна, изучивший вдоль и поперек джунгли, от их вязкой почвы и до верхушек самых высоких деревьев.

Тарзан развязал аркан и направил петлю. Мать и сын, не подозревая страшного врага, продолжали искать раковины в тине, копаясь в ней короткими палками.

Тарзан находился позади них, петля аркана лежала на земле. Быстрым движением взметнул он петлю выше головы, и, плавно рассекая воздух, она взвилась над беспечно играющим мальчиком, и упала ему на плечи. Тарзан потянул ее к себе. Ребенок испустил отчаянный крик. Мать обернулась и увидела перед собой белого гиганта, который стоял поодаль и тащил к себе судорожно мечущегося мальчика.

С криком ужаса и гнева бесстрашно бросилась женщина на человека-обезьяну. Было ясно, что она не отступит даже перед смертью, чтобы отстоять своего ребенка. Лицо ее было отвратительно и ужасно, даже в обычное время. Но, распаленная гневом, она производила чудовищное впечатление. И человек-обезьяна невольно отступил перед нею, но не в страхе, а из чувства гадливости. Чувство страха было ему неведомо!