Татуированный пес - страница 14

Оказавшись на самом краю сцены, Глория потеряла равновесие и рухнула прямо на музыкантов, сидевших в оркестровой яме. Дирижёр от испуга проглотил свою палочку.

Когда корова с большим трудом поднялась, контрабас был разбит, труба раздавлена в лепёшку, гармонь разорвалась пополам, а барабан треснул.

Можно себе представить, как хохотала публика, когда танцовщица скрылась за занавесом.

Все говорили: «Ну, уж теперь-то она поймёт, что лучше быть простой, порядочной молочной коровой».

Но у Глории и в мыслях такого не было. Она попросту перебралась в Гиппопотамию, к бегемотам. Там она тоже выступила со своими танцами и песнями.

На следующий день в «Вестнике Гиппопотамии» можно было прочесть:

«Артистка Глория, тонкая, хрупкая особа, дала вчера вечером музыкально-танцевальный концерт.

Никогда прежде не имели мы возможности насладиться столь чистым и звонким голосом, никогда прежде не слышали пения такой необыкновенной красоты. Более того, артистка танцевала, а точнее, парила, словно Сильфида, над сценой, и все юные бегемотихи в зале были очарованы её грацией.

Будем надеяться, что артистка Глория ещё не раз споёт и станцует для нас в Гиппопотамии!»

— Вот такая история про корову Глорию, — сказал Лев. — Теперь твоя очередь! Ты обещал историю про мышку. А в ней будут Шлевиан и Кукук?

— Кукука не будет, а вот Шлевиан будет, — ответил Пёс и начал рассказывать.

Дерево, на котором жили обезьяны Шлевиан и Кукук, было одним из самых высоких в джунглях, если вообще не самое высокое.

Во всяком случае, у этого дерева были мощные корни, толстый ствол, могучие ветви и пышная крона. На верхних ветках жили маленькие птички, этажом ниже — птицы побольше, дальше обосновалось необычайно шумное беличье семейство с пятью детёнышами. Под ними были самые удобные ветки, на которых и поселились Шлевиан и Кукук. Ствол дерева сдавался под жильё дятлу и сове, вдове преклонного возраста, которая очень уютно устроилась в своём дупле, но совершенно не ладила с дятлом и чуть ли не каждый день говорила, что завтра съедет.

Внизу, между корней, располагалась мышиная нора, в которой обосновалась Мышка-Торопыжка. Она была худощавой, стремительной, носила короткую стрижку и работала учительницей физкультуры в средней школе для девочек-мышек. Вообще-то её звали Генриетта Мышхоф, но оттого, что у неё была привычка поторапливать свой класс, а порой (нечаянно) и своих мышиных собратьев, хлопая в ладоши и крича: «Поторапливайтесь, девочки! Живей-живей!», её прозвали Мышка-Торопыжка.

Каждое утро без пятнадцати восемь она покидала свою норку и шла в школу, а возвращалась днём, в четыре пятнадцать. По субботам она занималась уборкой, тихонько напевая что-то себе под нос, а по воскресеньям они с коллегой выходили на опушку леса и любовались закатом.

Шлевиан, который частенько сидел на ветке, ел бананы и смотрел по сторонам, знал все её привычки. Надо ли удивляться, что однажды ему в голову пришла идея подшутить над ней?

Как-то вечером, когда мышка уже спала в своей маленькой кроватке, он спустился вниз и запер вход в её норку большим кокосовым орехом.

Когда Мышка-Торопыжка проснулась, было совершенно темно.

— Чтобы я проснулась посреди ночи — такое случилось со мной лишь однажды. — Мышка очень удивилась. — Это было в ночь с одиннадцатого на двенадцатое апреля позапрошлого года. — Она повернулась на другой бок и вскоре уснула опять. Некоторое время спустя она проснулась снова, было всё так же темно. — Я впервые просыпаюсь посреди ночи во второй раз, — заключила мышка с ещё большим удивлением.

И только когда мышка проснулась в третий раз — было всё ещё темно, — она не выдержала и встала.

— Торопись! Живей-живей! — приказала она сама себе. — Если не спится, значит, ты не устала. А если ты не устала, то надо подвигаться, чтобы устать. Небольшая пробежка по лесу не помешает!

Она вскочила с кровати и выбежала из норки. Точнее, она хотела выбежать из норки, но ударилась обо что-то твёрдое и упала на спину.

Путь преграждала стена, которую было не сдвинуть с места, как мышка ни старалась.