Тавро - страница 15
Невысказанная угроза и чеканная вежливость отрезвили Святослава, напомнили, что нужно держать ухо востро. «Черт, в Союзе быть иностранцем — спасение. А здесь? Почему он подчеркнул, что я — француз?»
— Да, да, непременно, а как же… Следователь продолжал с видимым благодушием:
— Вы устроились в гостинице сравнительно недавно. Скажите, пожалуйста, где вы жили раньше? Где?
Установившаяся в кабинете тишина хлестнула Мальцева по нервам. Он в глубине души не верил, — несмотря на светлый кабинет, добродушие следователей и знания о французской демократии, — что его остановили на улице только для беседы. Он не мог себе представить, что его, сбежавшего из Советского Союза — из страны потенциально враждебной государству, которому служили эти люди, — не подозревают, не считают возможным агентом. Мальцев подготовился к политическому обвинению… он боялся его, но заранее гордился им. Погибать, так с музыкой, сидеть, так уж по политической. В Союзе он бы сидел как антикоммунист, здесь — как коммунистический шпион.
В повторном вопросе «где?» горячечная фантазия прочла то, что до Мальцева в течение долгих десятилетий читали вереницы допрашиваемых соотечественников: «Говори, мы все знаем».
Власть всегда все знает, и она любит слушать то, что она знает… и по привычке, особенно не задумываясь, он понял, что стоявшим перед ним следователям известно, при каких обстоятельствах он познакомился с французом болгарского происхождения, что представляет собой Синев, его деятельность, что для них не тайна предложение Синева поехать в Турцию… наркотики. Мысль, что его посадят как уголовника, потрясла Мальцева. Медленно поднялась волна отрицания нелепости существования. Рискуя жизнью, сбежать, чтобы сесть во французскую тюрьму! Нет, к черту Синева, к дьяволу благодарность… своя рубашка ближе к телу…
И он заговорил срывающимся фальцетом:
— Я жил у одного… его фамилия Синев. Случайно познакомился с ним. Он болгарского происхождения. Вскоре я стал подозревать, что он занимается контрабандой наркотиков… Когда Синев предложил мне поехать в Турцию что-то кому-то передать и что-то от кого-то получить — я ушел… терпеть не могу уголовников, тем более людей, связанных с наркотиками… вот и все. Если хотите — дам адрес. Но это — мои предположения. Доказательств у меня нет.
Следователи переглянулись, вероятно, не понимая, для чего этот человек все это рассказывает? Почему он боится? И чего? Но в любом случае, решили они, очевидно, надо воспользоваться создавшейся ситуацией: если парень так быстро раскалывается и так боится, — надо продолжать.
— Это очень хорошо, что вы, месье Мальцев, так откровенны с нами, мы это ценим. Дело нас не касается, но мы передадим эти ценные сведения компетентным органам. Скажите, судя по вашему возрасту, можно заключить, что вы только недавно отслужили в Советской армии?
Мальцев сказал рассеянно:
— Да, три с половиной года отслужил. А что?
— Да так. И где?
— На Дальнем Востоке.
— Какой номер части?
Мальцев ответил, не задумываясь:
— Этого я вам сказать не могу. Французы остолбенели:
— Что?
Мальцев повторил:
— Этого я вам сказать не могу.
— Но… но почему?
— Я давал присягу.
Тишина длилась несколько секунд, но она звенела. Затем следователь помоложе буквально взорвался:
— Какая присяга?! Вы нелегально перешли железный занавес! Для советских властей вы — преступник! и вы — антикоммунист! и вы — француз! Вы не имеете права не отвечать на вопросы! Где была расположена ваша часть?
Все в Мальцеве, от пальцев до сердца, стало медленно двигаться. Он услышал свой спокойный голос:
— Ничем не могу вам помочь. Присяга есть присяга. Это все, что могу сказать.
Оравший следователь рухнул в кресло. Его коллега, неказистый человек с расплывчатыми чертами лица — смотри хоть час, все равно не запомнишь — начал успокаивающе танцевать руками по воздуху:
— Спокойно, спокойно. Давайте разберемся. Вы чего-нибудь боитесь? Мести со стороны КГБ? Во-первых, ничего из этой комнаты не просочится, во-вторых, КГБ давно перестал применять за границей насильственные меры воздействия, а в-третьих, то, что вы нам скажете, не представляет же собой государственную тайну, не правда ли? Или у вас остались в СССР родственники, то есть заложники?