Таякан - страница 9
— Сесар, это ты? — начинал подтрунивать Ричард и тут же получил в ответ:
— Нет, это я, Сильвия...
В центре комнаты стояло громадное кресло, покрытое зеленым пледом. Подлокотники изящно выгнуты и обшиты коричневой кожей. Само кресло крепилось на плоском ящике. Сесар хотел было с разбега плюхнуться на этот странный предмет, но Ричард был начеку.
— Теперь моя очередь рисковать, — сказал он как можно серьезнее. — Что, если автомобиль, в который ты полез, был заминирован?
Пока Сесар напряженно обдумывал эту версию, Ричард мягко опустился в кресло и (о, ужас!) почувствовал, как оно отозвалось легким покачиванием. По мимо воли Ричарда кресло подскрипывало. Где-то в его чреве металл терся о металл. Сложный, спрятанный, видимо, в ящике механизм оживлял обшитые кожей подлокотники и мягкий, как трава, плед. Спинка кресла теплела с каждой минутой. От нагревателя, спрятанного где-то внутри кресла, по ногам текли теплые воздушные струи.
— Компа, что это с тобой? — насторожился Сесар. — У тебя такие глаза, будто вокруг нас кружит стая акул. Э... э...
Ричард тряс головой и как пес, отгоняющий мух, клацнул зубами.
— У-у, — собравшись, вытянул он. — Сесар, я понял: полковник здесь отогревался после Коётэпе.
Сандинистов в раскаленные бетонные ямы, а сам в кресло. Ему, наверное, и в жару было холодно — от страха... Понял? Он боялся их...
— Ну и что? — развел руками Сесар. — Вот уж удивил. Конечно, боялся — поэтому и убежал. Как тиканет из города. А мы ему вслед — улю-лю-лю...
— Ты дальше, дальше думай! — перевел Ричард взгляд на картину, с длинным названием «Христофор Колумб, подплывающий на каравелле к берегам Америки». — Помнишь, что говорил падре[7] в своей недавней проповеди? Горели свечи в костеле. — Ричард перешел на шепот: — Вдруг открылась дверь, и язычки пламени качнулись. Я поднял глаза и увидел, что лики святых как бы ожили. Щеки порозовели — я понимал, что так их осветили свечи — и все же. А из глаз сочился голубой свет...
— Подожди, ты говорил о падре...
— Так я о нем. И не перебивай. «Страх, — говорил падре, — всегдашний спутник неправды»...
— И что?
— А то, что мы не боимся полковника. Значит, правда на нашей стороне. Это правде надо, чтобы здесь, в доме богача, была школа...
«Я к звездам ищу дорогу», — пел чилиец Виктор Хара. Враги изуродовали руку мужественному певцу. Ричард вдохновенно исполнял эту песню, но дороги не искал. Он шел по проложенному отцом следу и твердо верил: чтобы дойти до цели — а она это что-то хорошее, сытое, счастливое, — надо прежде всего идти. Встать и идти... В первые дни революции, когда красно-черные сандинистские флаги победно реяли над городом и счастливая, справедливая жизнь, которую отец называл «итогом борьбы», казалось, наступит завтра, в крайнем случае, на следующей неделе, Ричард и предположить не мог, что выпавшая ему дорога будет не только «звездной», но и пройдет по жутким лабиринтам крепости-тюрьмы Коётэпе. В душном бетонном каземате он с горькой усмешкой вспомнит механическое кресло и выложенный сияющим кафелем бассейн полковника. Сравнивая день вчерашний и сегодняшний, вглядываясь в друзей и лица пленных контрас он поймет, что каждым пройденным шагом — по стежке в лесу или пыльной степной дороге, по горному выступу или тропе в непроходимой сельве — с каждым шагом человек отличается от себя прежнего. Быть может, поэтому где-то на коротком привале туманные слова отца о том, что «одни идут в революцию, чтобы покончить с богатыми, а другие — с бедностью» обретут смысл, и перед Ричардом встанет вопрос, который решали и решают сотни миллионов людей: «Зачем пришел я?»
...Но все это будет потом. После страшного ночного перехода и силуэтов контрас, скачущих в прорези прицела, после потерь и жестоких уроков «черной сельвы»... Все, кроме самой дороги, вступив на которую Ричард, конечно же, не задумывался над тем, что она неповторима, впрочем, как неповторим он сам... Уникальным, особенным, что и говорить, Ричард себя не считал. Правда, виртуозная игра на гитаре, красивый голос выгодно отличали его в среде подростков. Девчонки его выделяли. Но о них Ричард думал редко. Другое дело — Сильвия... Вот и сейчас, приближаясь ранним утром к высокому забору школы, он испытывал удивительное чувство тревоги и радости.