Тайфун - страница 34

Крестьяне сидели в строгих позах, будто на службе в церкви. Тишина царила мертвая, даже дети, ничего, конечно, не понимавшие из слов взрослого дяди, и те не шалили, как обычно бывало на подобных общих собраниях. Однако именно тишина все сильнее беспокоила Тханя — нельзя было понять, как народ воспринимает его слова, и будет ли прок от его красноречия. Тхань кончил, но ждать ответа пришлось довольно долго. Крестьяне зашевелились, начали подталкивать друг друга, но никто не решался заговорить. Нгат и его приятель Кан, прятавшиеся в задних рядах, потратили немало сил, чтобы лестью или угрозами восстановить крестьян против народной власти. Тхань с интересом смотрел на сидевшего впереди всех старика со странным прозвищем Три Плошки. Старик был очень стар, лет девяноста, высок и костист, с бритой головой. Никогда прежде на собраниях его не было видно, а сегодня уселся впереди всех, сгорбившись, словно на плечи ему давила большая вязанка дров. Он жевал бетель, озирался по сторонам, и в его детских от старости глазах светилось наивное любопытство, словно перед ним происходило сказочное представление.

Тхань во второй раз спросил, кто будет выступать, но ответом ему было только приглушенное шушуканье.

— Если что-нибудь непонятно, — нетерпеливо заговорил Тхань, — я могу разъяснить. Ведь решения правительства в области аграрной политики нужно хорошо усвоить. Прошу вас…

Покашливание и возня только усилились. Наконец поднялся молодой парень.

— Вот что хочу спросить: почему это мы, кто выращивает рис, должны чуть не целиком его продавать. По сельхозналогу мы все здесь чисты, а излишки хотим — продаем, хотим — сами едим. Вы же нам говорите о свободе, а сами принуждаете!

Тхань кивал головой, словно поощряя парня продолжать, но парень сел на свое место.

— Вы задали интересный вопрос, — сказал Тхань. — После выступления других товарищей я обязательно отвечу. Кто еще что скажет?

Поднялся крестьянин, сидевший недалеко от стола.

— Я тоже кое-чего не понимаю. Государственная цена на рис такая низкая, что мы не хотим продавать своим горбом заработанное. Вот вы говорите: рабочие трудятся, не щадя себя. А мы, крестьяне, даром что ли рис получаем? Почему тогда должны продавать его по цене, которая нас не устраивает? Вы, кадровые работники, вроде как заботитесь о нашем благе, а откуда оно, благо, возьмется, если рис продавать за бесценок?

Вопросы посыпались градом. Тхань только поспевал отвечать. Старался говорить обстоятельно, чтобы всем было ясно. Он растолковывал связь между производством риса и изготовлением тканей, говорил, что если у рабочих будут овощи, то крестьяне получат плуги. Разбирал, как влияет сельскохозяйственное производство на работу металлургического комбината в Тхайнгуене…

Резкий голос из темного угла комнаты прервал его:

— Говори-говори, парень, да только мы тебе не поверим. Ты знаешь одно, а мы другое.

Тхань опешил и только собрался было ответить, как заговорил Нгат:

— С семнадцати килограмм в месяц на едока много не напашешь. При такой еде на будущий год вы от нас вообще ничего по своим планам не получите.

Тхань хорошо понимал, что собрание подошло к решительному моменту, — тут бы только не сорваться! Надо говорить, опираясь на конкретные факты, которые дойдут до малограмотных слушателей.

— Уважаемые граждане, — спокойно ответил он, — семнадцать килограммов на едока — это ведь в среднем. Другими словами — и на взрослого и на грудного младенца. Значит, на работающего придется килограммов двадцать с лишним, детям — и семи-восьми хватит. Вы питаетесь лучше кадровых работников и многих трудящихся, которые зачастую получают всего по тринадцать килограммов в месяц…

Насмешливый голос с места перебил Тханя:

— А у кадровых работников желудок-то не больше апельсина, а кишки — тоньше рисовой соломы. Где им справиться с нашей крестьянской нормой. Вот нам так не меньше килограмма в день требуется. Не веришь — спроси у старика Три Плошки, он тебе подтвердит.

Старик сидел с широко раскрытыми глазами и, чавкая, жевал бетель. Сосед наклонился к его уху и крикнул:

— Правда ведь, дедушка? Скажи!