Тайфун - страница 51

Только из селения Сангоай на праздник заявилось шесть групп, во главе каждой свой предводитель. Если же учесть паломников, в одиночку проделавших долгий путь, то не останется деревенской семьи, которая не имела бы на празднике своего человека.

После памятного концерта, что Нгат устроил административному комитету, оркестр стал собираться тайно. Нгат, конечно, не представил в комитет никакого финансового отчета, ни списка оркестрантов. Теперь музыканты собирались на репетиции только по вечерам в глухом месте. Играли, танцевали, а потом сбрасывались на выпивку и, опьянев, ругались или бахвалились своим умением. Каждый год оркестр играл одни и те же песни, порядком всем надоевшие. На этот раз музыканты решили удивить народ и готовили новую программу, в которую включили песню «Освобождение Дьенбьенфу». Раньше самой популярной была «Марсельеза», но ныне ею никто не интересовался.

Женщины селения Сангоай под руководством тетушки Лак, которая числилась у них наставницей в обществе Фатимской богоматери[12], готовились к празднику с большим усердием. Вечером, когда садилось солнце, они приходили на церковный двор, где Лак проверяла свою группу по списку. После переклички женщины строились и репетировали, как они пойдут в шествии, маршируя в ногу и одновременно распевая молитвы. Глаза уже слипаются от дневной усталости и скуки, но смотреть по сторонам запрещено. Лак держала в руке длинный бумажный веер. Если кто-нибудь совершал оплошность — терял строй или забывал слова молитвы — ему немедленно доставалось: Лак подскакивала и довольно сильно била провинившуюся веером по голове. Если же у несчастной на лице показывались слезы, Лак била и по щекам. Очень трудно было раздобыть праздничное одеяние: шарф из черного бархата и длинное платье. Участвовать в шествии замужняя женщина могла только в таком наряде. Вот и пускались женщины на всяческие ухищрения, лишь бы купить или взять взаймы эти тряпки.

Для девушек обязательны были черные зонтики, длинные белые платья и туфли на деревянной подошве и высоком каблуке, которые делали даже коротконогих стройными и подтянутыми. Здесь постаралась Няй, и ее усилиями девичий отряд был полностью и вовремя экипирован.

Последние дни Няй и ее мать обедали отдельно от отца и даже не разговаривали с ним. Иногда Тхат от раздражения готов был взять палку и как следует проучить дочь, потому что вела она себя дерзко, пропадала неизвестно где целыми днями да и вечером была дома редким гостем. Если же случалось отцу что-то сказать ей, то она на слово отвечала двумя, не испытывая ни малейшего почтения к отцу. Тхат не знал, что лучшей ее подругой стала бывшая торговка Лак, а самым приятным местом пребывания — дом Нгата. Там ее наперебой расхваливали, льстили ей, говорили, какая она красивая, послушная, скромная девушка. Няй все это очень нравилось. Кроме того ей рассказывали о праздничном шествии, и она представляла, как наденет красивое белое платье, шелковые шаровары, туфельки на высоком каблуке и, держа над головой черный зонтик, пойдет в одном ряду со своими сестрами по вере, и все будут восхищаться ею.

Очень хотела попасть на праздник и супруга Кхоана, похоронившая недавно приемную дочь. Пышные поминки, которые Кхоаны устроили для всей деревни, дорого обошлись им, и теперь они бедствовали. Пришлось плести корзины из джута и торговать ими на рынке, От этой работы у жены Кхоана заболели глаза, началось нагноение. Никакие лекарства не помогали, и теперь она все надежды возлагала на паломничество в Байтюнг, где она достанет святую воду, чего бы ей это ни стоило, и замолит свои грехи.

После ссоры Ай с Выонгом отношения ее с сестрой постепенно наладились, Нян относилась теперь к Ай так, словно между ними никогда не было никаких размолвок. Нян, правда, не сказала Ай, как прогнала Выонга в тот вечер, когда он приходил по настоянию Тиепа. Что же касается Выонга, то он уехал в приморский район на строительство дамбы и домой не возвращался. Встреч с Тиепом избегал. Да Тиепу и не до Выонга было — то надо было поднимать людей на прополку, то — на пересадку рисовой рассады, то — на пахоту в предгорьях. Тиеп даже забыл о том, что хотел помочь молодым людям. Ай давно уже не сердилась на Выонга и нетерпеливо ждала, когда он придет, чтобы помириться. Однако от Выонга никаких вестей не было, и никто не мог ей сказать, куда он запропастился. Чем дальше, тем сильнее переживала девушка, худела, глаза у нее ввалились, по вечерам она плакала, стараясь, чтобы не заметила сестра. Нян же все это видела и, как только оставалась с сестрой наедине, проявляла к ней особенное внимание, ласково гладила по голове и нашептывала: