Тайфун - страница 54

Жители селения Сангоай тоже здесь. Кто приходит сюда не первый год, уже знают, где найти место для ночлега, где перекусить. Почти во всех домах вокруг дворца епископа сдаются комнаты и продается еда. Многие пришедшие устраиваются у своих знакомых или родственников — этим проще всего. Кое-кто располагается прямо на улице, под навесами лавок, на тротуаре возле храма.

Двери епископского дома пока закрыты, но калитка во двор распахнута настежь. В дни праздника каждый может зайти в дом епископа, осмотреть его — только раз в году есть возможность полюбоваться красотой и роскошью резиденции духовного пастыря. Двухэтажный дом с мезонином стоит в центре огромной усадьбы, где имеются большой пруд, и фруктовый сад, и часовня, и скотный двор с загоном, где щиплют траву пятнистые олени и в клетках играют обезьяны; бросаются в глаза многочисленные строения и службы, а самое главное — три вместительных амбара. У самой ограды — дизельная электростанция, а рядом с ней типография. Сейчас она закрыта, но в прежние, не столь далекие, времена тут печатались газета «Автономия», листовки, церковные книги и даже художественная литература, к примеру, те самые злосчастные «Два апельсина».

Епископ живет на втором этаже дома. Рядом с его покоями — канцелярия и приемная. На первом этаже — кабинеты ректората семинарии, надзирателей и учителей.

Хозяйство огромное! Сколько нужно энергии, чтобы поддерживать образцовый порядок в этом государстве в государстве. Раньше было проще: местный епископ владел тысячами мау плодороднейшей земли, и полученный в качестве арендной платы рис не только кормил толпу священников, но и шел на продажу. Новая власть лишила епархию земельных угодий, и священнослужители теперь живут подношениями верующих. Каждое поселение, каждая деревня, каждая семья считают своим долгом принести что-нибудь епископу. Кто тащит завернутую в банановые листья огромную щуку, хвост которой волочится по земле, вздымая пыль, кто — корзину с белым сахаром, который можно купить только по карточкам из расчета двести граммов на человека, но основной дар — рис, и его несут и везут отовсюду. Три огромных амбара открыты с раннего утра и до позднего вечера. Люди несут рис в пакетах, в мешках, в корзинах, и так как подношения эти делаются «от души», рис никто не считает, не взвешивает, не ведет никаких записей. У подносящих, женщин и мужчин, на лицах — одинаковое выражение почтительности, они высыпают рис в указанное место и отходят в сторону с глубочайшим удовлетворением, как будто не сами отдали заработанное с таким трудом, а получили нечто такое, что не имеет цены.

Викарий Лыонг Зуй Хоан, выполняющий по совместительству роль эконома в епископской усадьбе, сидит у калитки. В его полузакрытых глазах — полнейшее равнодушие. Но время от времени эти глаза оживают, и из черных зрачков вылетает злой взгляд на проходящего мимо человека. Затем набрякшие веки медленно опускаются, и злой огонь угасает. У викария усталое лицо, жирные мясистые щеки, не вызывающие никакой симпатии.

Вместе с другими жителями селения Сангоай на епископский двор вошли Нян, Ай, тетушка Лак, торговка Тап со своими дочерьми, супруга Кхоана с поводырем и, следуя установленному маршруту, скоро достигли рисового амбара. Его необъятное чрево поглощало все, что люди принесли с собой. Когда настала очередь торговки Тап, она сняла с плеча туго завязанный мешок с восемью огромными ананасами, но мешок вырвался у нее из рук. Она торопливо попыталась развязать его и высыпать содержимое — мешка ей было жаль — но раздался злой скрипучий голос:

— Проходи, женщина! Не задерживай других, не мешайся под ногами!

Тетушка Тап с недовольным видом поплелась дальше. Нян шепнула что-то на ухо торговке, та обернулась и увидела внимательный недобрый взгляд, от которого, как от палки, хотелось увернуться…

Отец Хоан был одет в длинную черную сутану, но она не могла скрыть его мощной, до сих пор статной фигуры с военной выправкой, которая сразу бросалась в глаза. Да, лет десять назад преподобный отец Хоан чуть ли не единолично хозяйничал в этой провинции…