Тайна Афонской пустыни. Дневник пустынножителя - страница 2

Моё усердие в последнее время, к сожалению, сводилось не к нулю даже, а к минусу. Я бывал на исповеди у старца в лучшем случае раз в год. А ведь он мой восприемник по монастырскому постригу в иночество, он — тот, кого я, по словам постригального чина, должен слушаться, как Самого Христа...

Но вот наступает афонское утро, четыре часа. За окнами ещё темень. Передо мной — крест и Евангелие, горит свеча. Стою на коленях, а батюшка наклонился надо мною, словно закрывая меня от меня самого и от мира, и от князя его.

Исповедь у духовника в этот раз походила на терпкий, свежий и живой воздух, приносимый ветром моря. Немного сумбурно, но искренно, сразу обо всём, что накопилось нераскаянного, я исповедовался отцу духовному. Сам себе я напоминал мальчишку — преступника, оторвавшегося ненадолго от погони и получившего последний шанс сознаться и покаяться в грехах, последний шанс на помилование.

Тихо, кротко, бережно и одновременно с духовной властью отец Рафаил говорил: «Я чувствовал, что ты падаешь. Я давно ждал твоего возвращения. Господь тебя привёл. Ты сам бы не пришёл», — при этом он по-отечески и даже по-дружески улыбнулся. «Даю тебе всежизненную епитимию: Иисусову молитву с крестным знамением».

Были, разумеется, и другие епитимьи и наставления, обо всём не скажешь...

Меня поразило тогда и поражает сейчас, с каким спокойствием, любовью, милующей радостью принял батюшка мою исповедь. А ведь его христианской и монашеской душе больно слушать такое-то! Но в отличие от мира, лежащего во зле, батюшка принял меня по-доброму, как будто просто пришло время вновь осуществиться в жизни притче о блудном сыне и милостивом отце.

На следующую ночь мы опять отправились к старцу на службу. Я и раньше очень любил эту ночную дорогу в храм, по берегу моря, иногда при свете луны, а иногда в кромешной тьме. Сейчас каждый шаг мне казался шагом на пути ко спасению.

Фонарик выхватывал белые прибрежные камни, по которым мы ступали. Вспоминались строки Священного Писания: «...и дам ему белый камень и на камне написанное новое имя, которого никто не знает, кроме того, кто получает» (Откр. 2, 17).

На сей раз в конце исповеди отец Рафаил открыл мне тайну спасения. Он сказал: «Я тебе открою тайну пути спасения. Каждый день говори: даруй мне, Господи, Твоё смиренномудрие».

Как это удивительно, светло, мудро и просто.

Старец давно звал меня в пустыню. А сейчас, когда Сам Господь привёл сюда через обстоятельства жизни, отец Рафаил тем более благословил пустынножительное покаяние.

Ещё в послушничестве всем чадам отца Рафаила как-то естественно прививается любовь к молитве Иисусовой и пустынножительству. Не был исключением и я. Мечтал когда-то о пустыннической жизни. С годами стал думать, что со мной никогда этого не случится. Потом вообще над собой как над христианином поставил могильный крест. Думал — конец. И вдруг! Путь возрождения открылся. И сразу дали пустыню. А с пустынническими горькими слезами — такую белую манну духовных покаянных прозрений, такую живую Иисусову молитву.

Тогда я не знал, на какой срок дана пустыня, но знал, что сладость её не забыть. Понял, что покаянная молитва Иисусова — чудо, дар, тайна Божия. Понял, что жемчужина благодати, которая была когда-то дана и давно потерялась (хотя, потеряв, я не искал её), возвращена мне Спасителем. Всё вернулось сторицей, а главное — вера, смысл жизни и путь живого Богообщения.

Неожиданно на Афоне события стали развиваться настолько не в мою пользу, что в любой момент, я мог вынужденно покинуть Святую Гору.

В тёмном, подавленном состоянии духа я бродил по прибрежным скалам и чуть было не сорвался с одной из них. В этот момент почувствовал близкое присутствие злой силы. «Загнать жертву и уничтожить её» — события разворачивались по всем правилам демонической охоты...

Вопреки моим страхам, «здравым» соображениям и планам, батюшка благословил мне отравиться вглубь Афона, выше в горы. В самую отдалённую точку горного ущелья Катунаки, расположенную на подступах к вершине Святой Горы. Я не верил... И верил! Отправился.