Тайна - страница 40
— Ну и черепаха же ты, Лацко! — издевалась безжалостная Зузка. — Ведь задача совсем пустяковая.
— Я знаю, что пустяковая. Просто я думал о другом, — вскипел Лацо.
— А зачем отвлекаешься во время урока? — рассердилась Зузка.
Лацо захотелось всем показать, как быстро он умеет считать, но второпях он посадил в тетради кляксу. Зузка расхохоталась, а Лацо ничего не сказал, только надул губы. Он досадовал на Зузку. Надо поступать по справедливости. А она ведет себя не по-товарищески. Иван посочувствовал Лацо и дал ему свою промокашку. Ондра тем временем подбросил угля в печку и вернулся на свое место.
— Ты сам затопил печку? — спросила Зузка.
— Сам, — коротко ответил Ондра.
И Лацо почувствовал, что на Зузку его слова произвели сильное впечатление.
— Дома я тоже топил печку, когда мама болела. Подумаешь, как трудно! — сказал Лацо, повернувшись к Ивану и нарочно не глядя на Зузку.
Девочка, освоившись со своей новой ролью, нетерпеливо постучала карандашом по столу и сурово призвала к порядку нарушителей тишины:
— Главка, Овчак! Не болтать!
Мальчики заскрипели перьями. На этот раз Лацо первым подал свою тетрадь.
— Ну вот, ты уже исправился, — с удовлетворением сказала Зузка.
Она пробежала глазами пример, и вдруг, позабыв о том, что она учительница и должна вести себя солидно, захлопала в ладоши и выскочила из-за стола.
— Что я придумала, что я придумала! — восклицала она, и глаза ее горели от возбуждения. — Скажите, что согласны, ребята, ну, скорее скажите!
— Как же мы можем согласиться, если не знаем, в чем дело? — холодно возразил Лацо.
— Тебе лишь бы спорить! Не любо — не соглашайся, обойдемся без тебя, — отрезала Зузка. — Ты согласен, Ондришка?
— Да.
— А ты, Иван?
— И я.
Лацо было обидно, что Зузка не переспросила его, и в то же время не хотелось показывать, как больно его задела резкость девочки, поэтому он поспешил заявить:
— Я тоже согласен.
Зузка расцвела от удовольствия, тряхнула косичками и гордо выпрямилась:
— Вот что, мальчики! Давайте играть в настоящую школу. Я буду ставить отметки после каждого урока, а в конце года выдам вам табель. Не бойтесь, я буду справедливой учительницей, честное слово.
— Ни мне, ни Ивану табель не нужен, раз мы ходим в школу. Правда, Иван? — возразил Лацо.
Иван нерешительно поглядел на Зузку, а девочка, покраснев от гнева, быстро обежала вокруг стола, остановилась возле Лацо и принялась его отчитывать:
— Я прямо скажу, ты плохой товарищ! А согласиться ты все равно должен, раз давал слово. Иначе мы тебя исключим из команды.
Лацо промолчал. Он наперед знал, что Зузка лучшие отметки поставит Ондре, но вслух говорить об этом ему было неловко.
— Что за команда? — удивился Ондра.
— Сейчас объясню, — сказала Зузка, вернувшись на прежнее место. — Видишь ли, мы условились, что все вчетвером всегда будем стоять горой друг за друга и друг дружку поддерживать.
— И станем коммунистами, — добавил Лацо.
— Да, это верно. Только ты не перебивай меня, пожалуйста, — строго осадила его Зузка. — Мы решили стать коммунистами, но пока что это нужно держать в тайне. Никому нельзя рассказывать, даже родителям!
— И мы найдем тайник и будем прятать в нем от гардистов кого надо, — не удержался Лацо, несмотря на предупреждение.
Мысль о команде необычайно понравилась Ондре:
— Вот красота! Только как бы кто не пронюхал!
— И помните: все члены команды должны поступать справедливо, — подчеркнул Лацо.
— Факт! А вы с Зузкой перестаньте спорить из-за каждого пустяка, — рассудительно заметил Иван.
— Когда вернется мой отец, примем и его в команду, — предложил Ондра.
— Что ты! — возразила Зузка. — Ведь отцам ничего нельзя говорить. Это только наша тайна. Мы уже дали клятву, и ты теперь поклянись.
— А как вы поклялись?
— Свободой наших отцов, — опустив голову, едва слышно прошептал Лацо. Спутанная прядка белесых волос упала ему на глаза.
Ондра встал и произнес очень серьезно и твердо:
— Клянусь свободой отца!
Друзья окружили его.
— Теперь ты вступил в нашу команду и во всех испытаниях должен стоять с нами заодно, — торжественно сказал Лацо.
— Правильно, — подтвердил Иван.
— Я готов, — коротко ответил Ондра; к горлу у него подкатил какой-то странный комок, и больше он ничего не смог сказать.