Тайна Караидели - страница 27
На разведку местности были высланы капитан Юлай и Шакир.
— Го-го-го! — закричали они в два голоса, отойдя от берега метров на пятьсот.
«Го-го-го!» — ответило эхо, сперва совсем близко, потом дальше, еще дальше, еще… И затихло.
Мальчики уже скрылись из виду, когда оставшиеся на берегу снова услышали их «го-го-го».
Вскоре они вернулись и доложили, что никто не отвечает.
— Можно ехать! — закричали ребята.
— Нет, — сказала Фатима. — Все за мной!
Привязав лодки, отряд двинулся в гору.
Через некоторое время Фатима остановила ребят:
— Внимание! Я буду дирижировать, а вы по счету «три» кричите хором. Раз, два-а, два с половиной, два и три четверти, три!
И все заорали что было мочи:
— Го-го-го-о-о!
— Еще раз! — скомандовала Фатима. — Раз, два, три!
— Го-го-го!
И снова никто не откликнулся.
Начали спускаться с горы, чтобы плыть дальше.
Но вот все увидели мальчика, бегущего за отрядом.
Это был дочерна загоревший и шустрый малыш. Услышав зов путников, он помчался на помощь. Малыш объяснил, что аул Тавлыяр действительно здесь, рядом, но из-за гор его не видать. Если идти напрямик, через горы, то рукой подать, а в обход — километров пять с гаком.
— А сколько в этом гаке? — спросила Фатима.
— А в гаке еще столько, — ответил малыш и громко расхохотался. — Нет, нет! — поспешил он успокоить путешественников. — Близко, близко, пошли!
Фатима дала знак Сабиту, и он запел:
И подхватили все:
— Шаго-о-ом марш! — скомандовала Фатима.
Малышу-проводнику это, как видно, понравилось, и он тоже зашагал в ногу, стараясь не отставать от Фатимы.
Фатима разрешила пионерам побегать, поймать бабочку или рассмотреть занятный камушек. Ребята рвали щавель и ели его на ходу. Рассказывали друг другу разные истории.
Дорога шла сперва вдоль берега Караидели, потом сворачивала вправо и то петляла по склонам гор, то опускалась в низины, где, негромко журча, текли прозрачные ручьи.
Аул Тавлыяр, как предсказывал сэсэн Акберды, должен был открыть перед следопытами родовые реликвии племени кудей, хранящиеся у старейшего в роде аксакала Исангула.
И по мере приближения к Тавлыяру все сильнее охватывало ребят чувство любопытства и нетерпения.
За высоким холмом, покрытым густым кустарником, открывался вид на Тавлыяр.
Небольшие домики, утопающие в садах, внимательно смотрели своими окнами на пришельцев, словно стараясь угадать и понять, кто на сей раз пожаловал в гости.
Отряд вошел в аул.
Отыскать дом Исангула было нетрудно, хотя он ничем не выделялся. Это был сруб из добротных сосновых бревен.
Едва следопыты вошли во двор, как сразу почувствовали: случилось что-то неладное. Двор был забит людьми, хранившими молчание. На крыльце суетились женщины. Мужчины то входили в дом, то возвращались обратно. И повсюду сновали дети. Но никто не разговаривал.
— Что случилось? — шепотом спросила Фатима у какого-то худощавого пожилого мужчины в кепке, стоявшего у самых ворот.
— Ай-вай-вай, девушка! — с укором произнес этот человек. — Как же так ты не знаешь, что случилось, а? Такое большое несчастье случилось! Такое несчастье…
— Простите, но мы только что приехали в Тавлыяр, — сказала Фатима.
— Ай-вай-вай! Умер наш уважаемый аксакал, умер наш дорогой Исангул, умер, не дожив всего года до ста лет и всего-навсего десяти дней до девяносто девяти, — проговорил мужчина. — Ай-вай! Аксакал покинул нас, покинул!
Помолчали.
Потом мужчина обернулся к Фатиме:
— А зачем приехали, а? Дело делать или от нечего делать? — И он не очень-то ласково оглядел ребят.
— Видите ли, агай, — замялась Фатима, — нам об аксакале в деревне Янсаит рассказывал сэсэн Акберды. Не слыхали?
— Так не шежере ли вам нужно? — покосился мужчина на Фатиму.
— Да-да, мы хотели бы…
— А кто вам его даст?
Фатима не знала, как ответить, и промолчала.
Заметив ее смущение, мужчина добавил уже мягче:
— Шежере! О-о, шежере — это документ, который совсем не для всех, нет, нет, не для всех! Это священные письмена, священные! Да! Они хранятся у старейшего в роду и переходят после его смерти к самому старейшему из оставшихся в живых.