Тайна крепостного художника - страница 17
По пути из Поддубья в Маковище Софья с Екатериной завернули в Покровскую и забрали мальчиков. Оба выглядели приподнято, говорили, что прекрасно провели время, все-таки ходили купаться на озеро с разрешения маменьки, навестили брата, дядю Емельяна и других знакомых, у которых лакомились медом с пасеки и отведали жареных лещей, только что выловленных в Молдино.
— А Сашатка целовался с Дунькой Андреевой, — наябедничал на товарища Вася.
Тот скривился:
— Что с того? Я по-дружески, в щечку. Сам-то глаз не сводишь с моей Катюхи.
Но Антонов не отрицал:
— Да, она мне по сердцу. Подрастет — свататься приеду.
— Поживем — увидим.
А москвички сказали:
— Первая влюбленность — это замечательно. Нет на свете лучше. С первой влюбленностью ничего не сравнится, и она на всю жизнь.
Конон, разглядев их коляску, стоя на балконе, поспешил спуститься и вышел из дверей на крыльцо — это было знаком особого уважения. Сам помог дамам Новосильцевым сойти на землю и потом представил супругу — милую шатенку с серыми загадочными глазами: «Вот моя дражайшая половина. Мы живем уж четвертый год, а как будто бы у нас месяц медовый длится». — И, склонившись, поцеловал ей ручку. Женщина смутилась, посмотрела на мужа с упреком, покачала осуждающе головой, а потом с улыбкой пригласила приезжих в дом. Особняк был довольно скромный, деревянный, больше похожий на купеческий дом — весь в резных ставнях и наличниках. И закуска, накрытая на столе, тоже оказалась бесхитростной, хоть и побогаче, конечно, чем в семье Сашатки. После трапезы Милюков-младший показал картины Сороки: три пейзажа, два интерьера и два портрета. Пояснил:
— Это вид в имении нашем, у запруды и со стороны леса. Это в папенькином доме. Это я в детстве, а это Лизонька, младшая сестричка моя.
У Екатерины Новосильцевой вырвалось:
— Как же мастерски все написано: вроде безыскусно, просто, а какая сила и какая глубина! Понимание характеров… Просто чудо!
— Да, согласен, — покивал хозяин. — Он таким был и в жизни: вроде простоватый, в чем-то даже нескладный, а начнешь разговаривать — и такой открывается ум, наблюдательность и такое проникновение в суть вещей!
— Что бы вы могли нам продать? — обратилась к нему Софья.
Конон Николаевич неожиданно заявил:
— Ничего, пожалуй.
— То есть отчего же? Вы же обещали?
Он по-детски расхохотался:
— Обещал. Только передумал. Продавать не стану, а отдам в подарок. Этот вот пейзаж с видом на запруду.
Сестры переглянулись. Первой пришла в себя старшая:
— Мы, конечно, вам признательны за подобный жест, но позвольте все-таки заплатить, хоть бы символически.
— Нет, нет, и слушать вас не стану. Я с друзей денег не беру. Мы ведь подружились, не правда ли? Так что принимайте от всей души, в знак взаимного уважения и приязни.
Софья и Екатерина начали произносить ответные комплименты. Он их мягко прервал:
— Полно, не благодарите. Мы и так в долгу перед Гришенькой. Он один стоил нас всех. — Он ласково приобнял Сашатку. — Не чужие, чай.
Мальчик посмотрел на него с тревогой:
— Значит, правда — то, о чем бают?
— А о чем бают? — Милюков сделал вид, что не понимает.
— То, что вы сказали: не чужие, мол.
Конон потускнел. Помолчав, обратился к дамам:
— Вы не против, если закурю трубочку? Я вообще-то бросил — обещал жене, что с рождением ребятишек откажусь от сей пагубной привычки. И держу слово. Но порой… в редких случаях… позволяю себе чуть-чуть…
— Разумеется, о чем разговор, — разрешила старшая Новосильцева. — Только если на свежем воздухе, а не в помещении — дабы не дышать вашим дымом.
— Да, само собою.
Все устроились в креслах на террасе, мальчик-слуга притащил барину лаковый ларец с курительными принадлежностями, тот прочистил мундштук и специальной палочкой уплотнял набитый табак, а потом поджег искрой из кресала. Не спеша попыхивал. Наконец, вздохнул облегченно и, откинувшись на спинку кресла, грустно прикрыл глаза.
— То, о чем вы спросили, темная история… — говорил неторопливо. — Все мы, дети Николая Петровича, твердо знаем, что Сорока с нами в родстве. Собственно, посмотреть на нас и на него — схожесть несомненная, тот же тип лица, выражение глаз, уши, волосы… Общий корень виден! Но ни наш отец, ни тем более маменька никогда не делали никаких разъяснений на сей счет. Есть один человек — тот, кто может знать: это душеприказчик деда. Он поныне жив, обретаясь в Твери. У него на руках было завещание, но оно сгорело в результате пожара в нотариальной конторе. Впрочем, не исключено, что имеется копия…