Тайна кровавой руки. Приключения Фрица Стагарта - страница 2

Стагарт пожал плечами.

— Позволь! — заметил я. — Ведь он же не мог летать?

— Кто знает?

Мой друг умолк. Видимо, ему в голову пришла какая-то мысль.

— Это предположение, — сказал он затем, — вовсе не так невероятно.

Если бы лицо Стагарта не было так серьезно, я бы мог подумать, что он насмехается надо мной.

Я замолчал, потому что не мог понять значения его слов.

Мы позвонили у входной двери первого этажа.

Нам открыла старая дама с белыми как снег волосами и заплаканными глазами.

В коридоре у одной комнаты мы увидали полицейского.

— Госпожа Мазингер? — спросил Стагарт, вежливо снимая шляпу.

Старуха кивнула головой.

— Вы, очевидно, из полицейских? — спросила она, широко раскрывая перед нами дверь.

На лице ее выражалась глубокая апатия. Видно было, что ее ничто более не интересовало.

Стагарт ничего не ответил и вошел.

Я последовал за ним, и мы пошли по коридору.

Навстречу нам вышел полицейский.

Он тотчас же узнал моего друга.

— Я послан наблюдать за тем, чтобы никто не входил в комнату, — сказал он. — Прокурорский надзор хочет произвести еще раз осмотр всего дома.

— Но вы не будете иметь ничего против того, чтобы я осмотрел квартиру? — проговорил Стагарт.

— Конечно нет, граф, — ответил полицейский, который знал моего друга еще в то время, когда он и не думал о том, что будет вести такую ожесточенную борьбу с врагами общества. — Если вам угодно, то я сам проведу вас по комнатам. Я уже осмотрел весь дом.

— Я был бы вам очень обязан, — произнес Стагарт.

Полицейский открыл дверь в комнату, у которой он стоял.

— Это ванная, — объявил он.

Мы вошли в довольно маленькую комнату, превращенную, очевидно, очень давно в ванную, так как в новых домах такие ванные уже больше не устраиваются.

Справа от двери помещалась ванна, за ней большая старинная печь. Против нее у противоположной стены — стол, на котором находились зеркало, щетка и гребенка. Между печью и столом было окно с решеткой.

— Ванны, очевидно, убитый не брал.

— Совершенно верно, — ответил полицейский. — Вот это-то самое загадочное во всем деле и доказывает, что преступление в данном случае маловероятно.

Стагарт сунул руки в печь.

— Она полна золы, — заметил полицейский комиссар.

— Да, — проговорил Стагарт. — Она еще теплая.

— Странная мысль таким образом лишить себя жизни, — продолжал комиссар.

— Вы не верите в преступление? — спросил мой друг.

Комиссар задумчиво покачал головой.

— Верить, граф, не значит знать. Если бы имели перед собою преступление, то была бы хоть какая-нибудь улика. Но ведь нет ничего, ни даже малейшего указания на это. По-моему, мы имеем дело с самоубийством, правда, с совершенно необыкновенным. Мне совершенно непонятно, как человек мог залезть в печку и решиться на такое самоубийство.

— Мне это тоже непонятно, — проговорил с саркастической усмешкой Стагарт.

— Нужно иметь громадную силу воли, чтобы лечь в печку на горящие угли.

Стагарт ничего не ответил.

Он подробно осмотрел все находившиеся в ванной предметы и подошел к маленькому столу, на котором находились зеркало, гребенка и щетка.

— Вы не нашли ничего необычайного в этом зеркале? — спросил он после некоторой паузы.

— Нет. Я его подробно не осматривал, — ответил комиссар.

Стагарт указал на край зеркала около золотой его рамы.

Я увидел, что в этом месте зеркало немного потускнело.

Комиссар подошел к столу и покачал головой.

— Зеркало потускнело, — проговорил он.

— Вы ошибаетесь, — ответил мой друг. — Это зола. Очевидно, к зеркалу прикасались пальцем, на котором была зола.

Стагарт поднес лупу к отпечатку пальца, долго и внимательно осматривал его и затем передал лупу полицейскому комиссару.

— Вы правы! Ей Богу, вы правы! — воскликнул тот с живостью. — Ведь это совершенно неожиданный след.

— Я тоже так думаю, — сказал мой друг. — Нельзя предположить, чтобы Мазингер вышел из печки и схватился рукой за это зеркало. Также невероятно, чтобы он, прежде чем решиться на самоубийство, положил руку в золу и затем схватился за зеркало.

Стагарт перевернул зеркало.

На оборотной стороне ясно были видны следы остальных четырех пальцев.

— Все-таки я ничего не могу понять, — проговорил, качая головой, комиссар.