Тайна острова Химер - страница 17

— Я полностью доверяю Лукасу, — твердо проговорила она. — Правда и то, что я не могу помешать себе думать о Лендсене. О том, что произошло до моей помолвки с Кристианом, о приметах, которые я предпочитаю не знать в такой момент… А если все опять начинается!..

Эдвард вздохнул.

— Я полагаю, эта записочка не помешает тебе сделать то, к чему тянется сердце, нет?

Ей захотелось поцеловать дядю, но она лишь одарила его улыбкой, подобрала свой алый шлейф и протянула ему руку, чтобы он помог ей спуститься с крыльца.

Гул восхищения прокатился под сводом часовни, когда появилась Мари — ослепительная, в красном ореоле. Она медленно шла под руку с Эдвардом под звуки свадебного марша.

Вся тревога Лукаса вмиг улетучилась. Встретив взгляд своей суженой, он прочитал в нем о силе ее любви, нерушимости клятвы, которую она произнесет вместе с ним. Он сказал себе, что эти мгновения навсегда отпечатаются в их душах, и страстно возжелал, чтобы они длились как можно дольше.

Он горько пожалел об этой мысли, когда после произнесения им торжественного согласия священник повернулся к Мари, задавая ей тот же самый священный вопрос. Он увидел, как раскрылись ее красивые губы, но она не успела произнести желаемого слова, так как непонятный шум у входа в часовню заставил ее посмотреть в ту сторону…

На фоне хлынувшего в распахнувшуюся дверь потока солнечных лучей вырисовывался силуэт мужчины. Мари сразу узнала его и поняла, что сейчас может произойти непоправимое, потому что саму ее мгновенно захватила волна волнующих образов. Кристиан… Их первый поцелуй в слепящем утреннем свете… Предложение вступить в брак, сделанное в аббатстве Лендсена… Потом ярость от ее обмана… Его удары и ругательства, когда он орал, что она будет его женой, хочется ей того или нет!

— Нет! — завопил он от входа в часовню.

Этот хриплый крик будто вырвался из его нутра, оглушил и заставил пораженных гостей повернуть головы.

И прежде чем кто-либо успел среагировать, Кристиан Бреа — шкипер и бывший жених Мари — заговорил со всей силой своей любви, убеждая ее отказаться от брака с Лукасом Ферсеном:

— Ты не можешь позабыть обо всех клятвах, которые мы давали друг другу, ты не можешь отдать ему то, что обещала мне! Вспомни о наших детских мечтах, Мари! Вспомни о наших телах, которым была нестерпима разлука! Я люблю тебя, как не способен любить ни один мужчина на Земле, я дам тебе все, что способен дать человек, до самой смерти я буду заботиться о тебе, ловить малейшее твое дыхание, ты будешь моим светочем, моей надеждой! Мари, умоляю, не бросай меня, ты не можешь выйти замуж за этого мужчину, которого ты совсем не знаешь! Мари!

Слезы текли по щекам молодой женщины. Кристиан пробудил в ней эмоции, которые много значили в ее жизни. Но последняя фраза, касающаяся Лукаса, заставила ее вздрогнуть: она была из записки, найденной в букете невесты.

Она растерянно поглядывала то на молящее лицо Кристиана, то на пылающее лицо Лукаса. Сделанное ею усилие показалось ей самым болезненным из совершенного в жизни. Она повернулась к священнику и дала ему знак продолжать. Озадаченный кюре неуверенно продолжил, то и дело кидая беспокойные взгляды на Кристиана.

Мари всем существом ощущала, как пронзают ее его глаза. Но она знала, что одним лишь словом распнет его. И понадобилась вся ее воля, чтобы произнести «да», кинжалом вонзившееся в сердце шкипера. Она услышала его удаляющиеся шаги, глухой стук двери, закрывшейся за ним.

— Объявляю вас мужем и женой, — не без облегчения закончил священник.

У нее еще нашлись силы улыбнуться Лукасу и прошептать:

— Поцелуй меня, любовь моя, поцелуй меня.

Лукас, как и Мари, счастлив был окунуться в атмосферу разудалой музыки и праздника. Не расставаясь ни на минуту, они танцевали, пили, смеялись, вновь танцевали… Никто из приглашенных, весело снующих между парком и замком, казалось, и не вспоминал об инциденте в часовне. На танцевальной площадке влюбленная Вивиан кружила в объятиях Фрэнка, а рыжеволосая красотка Келли в облегающем платье в одиночестве играла бедрами. Дора, вся в хлопотах, неодобрительно посматривала на дочь и наконец призвала ее к порядку, сунув в руки поднос с грязными рюмками.