Тайна переписки - страница 20

стр.

Администратор на своем посту у входа, сообразив наконец подспудную причину недоразумения, резво подхватилась, чтобы открыть вторую, запертую створку двери — со стуком двери распахнулись настежь, и женщина отскочила. Этот вывалился с ревом туда, тот, лишившись встречного сопротивления, — сюда. Ошеломленный таким исходом, испытывая что-то вроде нравственного потрясения, этот, оказавшись там, проделал в первоначальном направлении несколько шагов, когда не сходящее с лица удивление заставило его остановиться. Не сразу дошел до случившегося и тот — вывалившись сюда, он двинулся было в зал и застыл, чего-то не понимая. Побуждаемый сходным недоумением обернулся и этот.

С душевным содроганием администратор обнаружила, что возвращаются тот — отсюда и этот — оттуда. Они сближались, с недоверчивым изумлением всматриваясь друг в друга.

И остановились в полушаге от губительного столкновения…

Внезапно Валерка сунул противнику в лицо руку с хищно скрюченным пальцем. Злобно оскалившись, тот щелкнул зубами.

И снова препирались они многообещающими взглядами. Валерка полез в карман, в руках его появился красный ножик.

— Э-эй! Слушайте! Зачем это? Зачем? — пронзительно заверещала администратор.

Не спуская с двойника глаз, Валерка зловеще отщелкнул лезвие — случилась по недосмотру походного размера вилочка. Вилочка вызвала легкое замешательство и той и другой стороны.

Двойник опомнился раньше, глаза подкатил и двинул челюстью — так в меру своего понимания он представлял себе крайнее изумление. С икотным выдохом Валерка полоснул в ответ воздух… А тот, еще раз хмыкнув, повернулся спиной и вразвалку, с нестерпимой медлительностью двинулся вглубь зала.

Помешкав в некотором недоумении, с обнаженной вилкой в руках, Валерка проводил взглядом противника, который двигал, не оборачиваясь, к своей компании, и наконец должен был достичь своего столика.

— У меня друг был, — повествовала тем временем Натали, — тоже у него голова болела. От всего болела. Он сбежал. В Америку. Разбежался так, что до какой-то там пустыни американской добежал. Я не знаю какой. Дом стоит в пустыне, один дом и одно дерево — ничего больше до горизонта. Каждое утро несчастный раскрывает окно нараспашку и кричит в голос: проклятый Совок!

На этом Натали вздрогнула, потому что медлительно ступивший ей за спину Валерка опустил руку на стул и, не говоря худого, слегка встряхнул, чтобы напомнить о себе.

— А если без хамства? — возмутился Жора.

— Зачем ты здесь! — досадливо дернулся Трескин. — Тебя уже нет!

Натали поднялась:

— Да я все равно ухожу. Пока, мальчики.

Жора вскочил:

— Постой! — Крепко цапнув спинку, он рванул стул из-под Валерки, а тот и не пытался сопротивляться. Валерка только приподнял зад, чтобы избавить товарища от борьбы, и так, на полусогнутых, продолжая жонглировать бутылкой, пересел на свободное место — то есть на Жорин стул.

А Жора стоял с добычей, не зная, что теперь делать.

— Чао-какао! Всех целую! — удалялась тем временем Натали.

— …И не жди, чтобы мое терпение кончилось, — в нарастающем раздражении говорил Трескин Валерке.

— Нет, я умываю руки! — не без торжественности нашел наконец решение Жора и, поставив отвоеванный стул на отшибе, в нескольких шагах от столика, уселся, скрестил руки и ногу закинул на ногу.

Должно быть, Люда глядела достаточно выразительно, оборачиваясь то на того, то на другого с тем подавленным, неявным изумлением, с каким озирается, стараясь не пугаться, заблудившийся в лесу путник — все вокруг мрак и загадка. И солнце уже заходит.

Случайно поймав взгляд девушки, Трескин заставил себя остановиться — резко осадил и совладал с раздражением.

— Бицепсы у тебя, Валера, каменные, а… это… а душа золотая, — продолжал он затем с притворной лаской. — Однако ж и золотая душа свою норму знает. Ты свою норму знаешь. Я твою норму знаю. Все твою норму знают. Что твое, то твое. Принял свое и вали. На выход, Валера, дай и душе отдохнуть!

Бесстрастно опрокинув последнюю рюмочку, Валерка и точно встал, глянул через весь зал в тот угол, где скрывался в тумане ресторанного угара противник, и пошел. Можно было надеяться, к выходу.