Тайна песчинки - страница 11
Хинт и Юрий действовали именно так: они отбежали от торфяных скирд примерно на полтора километра. Хинт все время вел счет, чтобы не нарушать разработанную «математическую карту» операции. Эта же карта предписывала им через полтора километра где-нибудь спрятаться. Они нашли заросшую травой воронку, забросали её валежником, проползли под ним и очутились в какой-то мокрой норе. Здесь они должны были просидеть час. Не меньше и не больше. Хинт подсчитал, что отряд, преследующий их, может удалиться от лагеря только на четыре-пять километров, чтобы до наступления темноты успеть вернуться в лагерь. Комендант никогда не решится оставлять на ночь лагерь с ослабленной охраной. К тому же за полтора часа может подоспеть подкрепление из Таллина: отряд должен встретить автомашины с эсэсовцами и послать их в нужном направлении. Стало быть, надо выждать час, дать возможность отряду опередить Хинта и Юрия. И тогда-то они совершат новый бросок, пройдут расстояние, которое жандармы уже не смогут пройти до ночи. А ночью они, конечно, в лес не сунутся.
Вскоре мимо воронки с валежником прошел жандарм; по-видимому, он не заметил ничего подозрительного, и шаги его постепенно замерли в лесной тишине. Хинт продолжал свой счет. Конечно, был риск — их могли обнаружить, и тогда вся «математическая карта» выглядела бы детской забавой перед смертью. Но даже торопливая маскировка была удачной. Они сидели и молчали. Счет вели шепотом — то Хинт, то Юрий. И вот снова послышались далекие шаги, потом внятные голоса — кто-то на немецком языке проклинал и лес, и беглецов, и лагерь. «Давно пора их всех перестрелять», — говорил немец. «А торф?» — спросил другой. «Черт с ним, с торфом», — ответил первый. Они прошли мимо воронки, у одного из них сапоги скрипели, и Хинт подумал: «Это Волчий Зуб». На этот раз он шел без губной гармошки.
И как только стихли скрипучие сапоги, Хинт и Юрий вылезли из воронки, прислушались и побежали в глубь леса.
— Не беги, — остановил Юрия Хинт, —теперь мы можем идти спокойно. Хоть целую ночь.
— Спокойно? — переспросил Юрий. — А в деревнях разве нет немцев? А полицаи? А старосты?
— Ничего, — ответил Хинт, — ночью все они спят.
Они пошли по лесу. Договорились, что будут по очереди считать время, чтобы приблизительно знать, на сколько километров они удалились от лагеря.
Начался дождь, и они насквозь промокли. В деревянных ботинках, одетых на босу ногу, полно воды. Но они давно привыкли к этому — не раз их выводили на торфяные болота под дождем.
Теперь надо идти и идти. Ни минуты отдыха. Во всяком случае, надо пройти такое расстояние, чтобы можно было быть уверенным в какой-то относительной безопасности. Все это Юрий шептал на ходу, стараясь все время ускорять свои шаги.
Они вышли на тропинку, которая привела их к лесной поляне.
Дождь усиливался, и Хинт решительно сказал:
— Стоп. Здесь надо пересидеть. По моим подсчетам прошел уже час. Вряд ли немцы вернутся в лес в такое время. А нам надо беречь свои силы.
Так они простояли на поляне в некотором раздумье. Прошла минута или две.
Внезапно они услышали шаги. Было уже поздно прятаться. Прямо на них с противоположной стороны леса на ту же поляну вышел промокший эстонец с охапкой хвороста. Он посмотрел на них издали, махнул рукой, как бы показывая, куда им идти, и тут же исчез в лесу.
До сих пор Хинт не знает, кто это был. Во всяком случае, первая встреча с человеком ободрила их. Они убедились, что не все принадлежат здесь к «Омикайте» — фашистскому союзу самозащиты, не все запуганы. У них будут и спасители, и доброжелатели, и сообщники.
Прежде всего надо было спрятать полосатые лагерные шапки. Хинт разгреб руками мокрую землю, уложил пропитанные потом грязные тряпки, утрамбовал землю, прикрыл ее травой. Теперь их никто не найдет. Будто им стало легче идти без шапок — они повеселели. Ветер осыпал их дождевыми каплями, они уже не ощущали усталости.
Снова лесная тропинка, и снова маленькая лесная поляна. В лесу стало темно, но они продолжали идти. Нащупывали тропинки, присматривались к каждому кусту.
Сперва им казалось, что из-за каждого дерева их подстерегает погоня. Но потом они привыкли к ночному лесу, к кустам, к лесным шумам.